Из дневника охотника русской глубинки.

[Поляк]

Священник из Ванино. Человеку, часто бывающему на природе, да к тому же склонному к путешествиям, хорошо известно манящее свойство леса. Скрывая расстояние, уводит он человека всё дальше и дальше, словно обещая открыть в себе новые, доселе никому не ведомые тайны. Вот и идёт человек, то за звериной тропой, то за заманчиво проглядывающим среди чащобы просветом поляны, то за услышанным весёлым журчанием ручья в овраге. Нет конца лесу, как нет конца людям, пленённым его красотой. У зимнего леса особое, сказочное очарование. После тёплых дней с обильными снегопадами, пришли в лес свирепые Никольские морозы. Да так вдарили, что затрещали углы у изб. Налипший на еловых и сосновых лапах тяжелый снег, заледенел панцирем и придавил ветви к самой земле. Высокие тонкие берёзки под тяжестью навалившегося груза сгорбились, украсив лес причудливыми арками. Несмотря на всю красоту пейзажа, пробираться сквозь эти снежные фигуры было сущим адом. Стоило только слегка прикоснуться к какому-нибудь деревцу, как с него тут же срывалась снежная лавина, стремившаяся непременно завалиться тебе за шиворот. Снег ледяными струями стекал по разгорячённой от ходьбы спине, заставляя ёжиться и конвульсивно передёргиваться. Но всё это были, как говорится, мелочи жизни, по сравнению, с пьянящим чувством окрылённой свободы, увлекающей меня всё глубже и глубже в дебри лесной чащи. Мне чудилось, что где-то там, в самых отдалённых и потаённых углах, в самых непроходимых завалах скрываются от человеческого глаза звери, которых я непременно найду и увижу. Однако лес хоть и манил меня обещаниями открытия новых незнакомых мест, раскрывать свои тайны совсем не спешил. За целый день блуждания по дорогам и просекам, мне так и не удалось встретить ни одного звериного следа. Видимо, напуганное свалившимися на голову морозами, попряталось зверьё по норам и дуплам, желая отсидеться и дождаться тёплых благодатных дней. Вконец измучившись и несолоно нахлебавшись, я решил повернуть в сторону дома и тут вдруг ощутил, как мало осталось сил в моём измученном теле. Превозмогая усталость, шаг за шагом выходил я из леса в направлении большого поля, отделяющего меня десятком километров от родной деревни. Широкая заснеженная равнина, открывшаяся моему взору, была мне хорошо знакома. Сколько раз расчерчивал я её своей лыжнёй, переходя от оного леса к другому. Остановившись на секунду, я принял взором до мелочей знакомый пейзаж, и вдруг вздрогнул от неожиданности. Метрах в трёхстах от меня, по потерянной для колёсного транспорта занесённой дороге, в облаке белоснежного пара, размеренно монотонно плелась запряжённая в сани лошадь. Немного завалившись на бок, кутаясь в огромный овчинный тулуп, в санках сидел человек. Мысль о том, что судьба забросила меня в прошлое, быстро сменилась осознанием того, что сани движутся в нужном мне направлении. Напрягая остатки сил, я рванул наперерез, мотая ружьём как флагом, совершенно позабыв о возможности привлечь к себе внимание выстрелом. Через несколько минут, с восторгом захлёбываясь запахом лошади и душистого летнего сена, я катил к дому. Священник отец Сергей служил в Ванинской церкви, а жил в Петрихе, находящейся в пяти километрах от его прихода. Каждый день он мерил это расстояние двойным концом: летом шагами, а зимой на лыжах. Походы эти его не тяготили, т.к. был он молод и полон сил. Удручала лишь неоправданная потеря времени. Видимо, желая совершить богоугодное дело, а заодно и облегчить жизнь священнику, председатель одного из близлежащих колхозов, подарил приходу списанную лошадёнку. Сбрую, сани и телегу собирали по окрестностям всем миром. Многое, о чём мы говорили со священником по дороге, память моя безвозвратно утратила. Помню лишь, что донимал его расспросами о степени греховности моих охотничьих увлечений. На что он твёрдо отвечал, что охота не грех, она определена человеку Богом, как одно из средств к существованию. Ещё помню, что продрог тогда до дробного озноба, а батюшка всё подшучивал: «Сани - не машина, печку не включишь». Добравшись до Петрихи, видя моё отчаянно продрогшее положение, отец Сергей пригласил меня в гости отогреться чаем и просушить превратившуюся в панцирь одежду. В избе нас встретила матушка, молодая красивая женщина с двумя пацанами-карапузами, видимо, погодками. Они носились из кухни в переднюю смешно топая пятками по полу и сверкая из-под белоснежных распашонок голыми попками. В доме было жарко и истомно уютно. Пахло аппетитной едой и сгорающим в лампадке маслом. В углу под потолком, на украшенном кружевом киоте, стояли несколько простеньких икон. На стенах хаотично были развешены запечатанные в рамках под стеклом акварели. Увидев, что я ими заинтересовался, батюшка пояснил, что это жена пишет. В недалёком прошлом она закончила в Москве художественный институт и теперь в свободное время с удовольствием переносит на бумагу окружающие пейзажи. - А детей, тоже из Москвы привезли? – проявил я любопытство, и тут же осёкся, поняв нетактичность и двусмысленность своего вопроса. Однако батюшка, словно не заметив подвоха, добродушно ответил: - Первый, действительно, ещё в Москве родился, а вот со вторым такая история вышла!... За чашкой чая отец Сергей поведал мне эту историю: - В позапрошлом году, вот так же на Николу это случилось. Подходил срок матушке рожать. По расчётам ещё недели две оставалось. И решил я её в ближайшие выходные к родителям в Москву отправить. Там и врачи, и уход, и помощь. Но человек, как известно, предполагает, а Господь располагает. Не дождавшись намеченных выходных, под утро среды, начались у жены схватки. Что делать? Во всей Петрихе на зиму лишь мы остались да на соседней улице престарелый мужик с козами. Помощи ждать не откуда. Собрались мы, помолились, встали на лыжи и отправились до ближайшего посёлка. Там медпункт есть. Бредём по сугробам, я молитву шепчу, а матушка на всю округу криком кричит. Ну всё, думаю, сейчас родит в сугробе, а нам и ребёнка завернуть не во что. Кое-как добрались до лесочка. За ним уж и посёлок виден, а сил идти больше нет. Присела моя матушка к сосне и плачет навзрыд. Не могу, говорит, больше идти. Подхватил я её на руки и понёс. Мне тогда казалось, что я бегом бегу, а на самом деле еле ноги передвигал. Донёс её до крайней избы, посадил на крыльцо, а сам дышу, как кузнечные меха, для последнего рывка силы скапливаю. Гляжу, а по ступенькам крыльца влажная струйка побежала. Это, стало быть, у неё воды начали отходить. Ну, Господи спаси, сгрёб её в охапку и с позёмкой до медпункта скользнул. Как долетел, и сам не заметил. Словно второе дыхание открылось. В общем, в одиннадцать пришли, а к полудню она уже и родила. Отправил её с младенцем в райцентр, а сам домой побежал, первый-то пацанёнок дома один остался, а ему тогда чуть больше года было. Теперь, конечно, вспоминать смешно, а на тот момент страшно было. Как завороженный слушал я это повествование, глядя то на рассказчика, то на матушку, то на их очаровательных сыновей, и думал о том, как же счастливо живут они в этой бездорожной глухомани, забытые властью, но не оставленные Богом. Как же прекрасна их обыкновенная маленькая жизнь, наполненная таким огромным смыслом. Весной следующего года, не смотря на присущий мне атеизм, я ехал в Ванино к отцу Сергею крестить родившегося у меня сына.

[GAN]

Хорошо читается. Кто автор?

[seryga038]

как кто Священик из Ванино

[Поляк]

Жестокость. Тесна…. Тесна селениями Суздальская земля. Средь небольших лесов и просторных полей, на расстоянии воробьиного скока, то деревня - то село. И все же есть где разгуляться азартному охотнику. От леска к леску, через поле да в угор, вдоль рек и озер бродят странные люди в поисках охотничьей удачи, убивая, большей частью, лишь ноги да время. Багровое солнце еще не скрылось за лесом, а полная луна, отли-вающая золотом, в густой синеве закатного неба уже окрасила округу сумеречной голубизной. Николай решил заночевать в лесу. Нужно было найти подходящее укромное место, где не тревожил бы колючий ветерок, и было вдоволь сухих дров. Но как было найти такое место, когда ночь уже нагромоздила темноту под покровом деревьев. Николай неторопливо двигался вдоль кромки незна-комого ему леса в надежде отабориться*. И вдруг удача! Невдалеке, на краю поля, летний коровий выгул с пастушьим вагончиком под старой, разломившейся надвое ветлой. Подойдя ближе, Николай обратил внимание, что из заколоченного листом железа окна, орудийным стволом торчала печная труба, а под придавленным снежной шапкой навесом - притулилась аккуратно сложенная поленница дров. Огромная старая ветла заботливо прикрывала вагончик от северных ветров, принимая на себя их жестокие порывы. Высокие сугробы, освещенные мутным лунным светом придавали сказочность ночному пейзажу. Николай разгреб лыжей снег и отворил дверь. Мутный свет качнулся на дверных петлях, раздвинул застоявшийся мрак и скользнул внутрь помещения. Николай чиркнул спичку. В вагончике царил беспорядок. На досчатых нарах валялись старые тряпки, по полу были разбросаны бутылки и банки, на стенах лохмотьями висели пряно воняющие навозом телогрейки. В углу стоял старый, с раскрытыми настежь дверками, кухонный стол. Про-мозглый застойный воздух, казалось, был пропитан каким-то необъяснимым запахом душераздирающей тоски. Николаю захотелось уйти, но маленькая буржуйка, обещающая более-менее комфортную ночёвку, уговорила остаться. Николай внес охапку дров и затопил печь. Испугавшись яркого пламени, её проржавевшая стенка ахнула клубом белесого дыма, но потом обрадовано загудела и озарила мрачные стены помещения пляшущими отблесками теплых тонов. Вагончик медленно стал согреваться. Сбросив на пол обветшалое тряпьё, Николай пристроился на нарах, подложив под голову рюкзак. Он пытался уснуть, но усиливающееся непонятное чувство обреченности и беспокойства, никак не давало этого сделать. - Странно,- думал Николай,- даже мыши не скребутся за обшивкой. Неужели и они вслед за людьми покинули это жилье? А что им тут делать, если нет пищи? А ведь всего несколько месяцев назад здесь кипела жизнь! Были люди. Да…. Наверное, нет ничего печальней покинутого человеческого жилья. Брошенное жилище тоскует без людей, болеет, чахнет и в итоге разрушается, превращаясь в ничто. Николай встал, подбросил в огонь дров, закурил, подспудно ощущая, что в окружающем его замкнутом пространстве все-таки что-то не так..... Хрупкий сон подкрался незаметно, унося сознание в воспоминания прошедшего дня: «В пухлых февральских снегах отразилось неправдоподобной голубизны небо. Средь нешироких полей, от перелеска к перелеску, тянется четкой бороздой кровавый след. Раненый матерый лисовин уже не понимает, куда и зачем он идет. Он просто двигается вперед, влекомый инстинктом, в слепой надежде вырваться из помрачающего сознание состояния. Иногда он останавливается, жадно хватая пастью снег и ненадолго ложился отдохнуть. Он видит вокруг себя безжизненно блистающие на солнце снега, оцепеневшие от холода за долгую зиму деревья, устало склонившиеся к земле ветви кустов. И вдруг все это разом исчезает и среди белого безмолвия поднимается над дальними холмами голубое и трепетное марево летней жары и щекочет слух близкое стрекотание примостившегося на травинке пугливого кузнечика. Параллельно уходящему в никуда лисьему следу, тянется широкая лыжня. Охотник упорно идёт за подранком. Утром, в самом начале дня, Николай сделал неудачный выстрел, и теперь исправляет собственный “ грех “. Добрать нечисто битого зверя, является для охотника делом чести. Трудно – нетрудно, от этого никуда не уйти. Несколько раз, задыхаясь от усталости, Николай хотел бросить преследование, но какое-то внутреннее ощущение вины за напрасно загубленную жизнь, мешало ему это сделать. И вот, почти перед самым наступлением сумерек, обессилевший лисовин в последний раз лег на снег, и оглянувшись на преследователя, легко подпустил его в меру выстрела». Где-то застрекотала сорока. Николай выглянул из вагончика. За гребенчатой кромкой леса небо помутнело серостью, ползущие с востока облака слегка окрасились по краям кумачовым румянцем. Пока Николай пил чай и курил сигарету, рассвело. Утренний ветерок стукнул в печную трубу, оскаливая рыжекрасные угли. Николай распахнул дверь. Яркий дневной свет до отказа наполнил помещение. Смутные очертания предметов приобрели ярковыраженные контуры. Охотник осмот-релся. Всюду валялись сигаретные окурки, изношенная в хлам обувь, пустые консервные банки, флакончики из-под косметического средства “ТРОЯР”. Настенные рисунки и надписи были выполнены в стиле низкокультурного пошлореализма. Николай заглянул под нары. В большой обувной коробке вы-стланной тряпьем лежала........мертвая кошка. Она лежала в столь привычной для нее позе, что казалось, будто она спит. И лишь пустые впадины глазниц убеждали в ее смерти. Человеку показалось, что сквозь эти глубокие дыры душа кошки со страшным укором смотрит ему в глаза. Николай в смятении отпрянул назад, больно стукнувшись локтем о дверку стола. Оглядевшись, он заметил, что по углам вагончика было много кошачьего кала. Это явно указывало на то, что довольно длительное время, находясь в заточении, кошка была жива. Но как она сюда попала?? И вдруг ответ стал таким очевидным - ее бросили люди, забыв или намеренно заперев внутри. Этот явный ответ буквально отравил сознание Николая. Он представил, как долго и мучительно умирала кошка. Как искала она выход наружу, оглашая округу душераздирающими воплями. Как звала она бросивших ее людей, с которыми прожила все лето. Тогда она любила их, благосклонно позволяя чесать себя за ухом. Но теперь вдруг возненавидела и со звериным рыком бросалась на висевшие, на гвоздях телогрейки, в слепой ярости срывая их со стены. В безнадежной борьбе за жизнь шли день за днем. Злость постепенно переросла в безразличие и покорность. И кошка смирилась с той долей, на которую ее обрекли. Она легла на приготовленную людьми подстилку и спокойно уснула. А когда, поздним февральским вечером, человек случайно нарушил умиротворение ее могильного склепа, ей было уже все равно. Схватив вещи, Николай в растерянности выскочил на улицу, плотно прикрыв за собой дверь. Отойдя метров на пятьсот от вагончика, он вдруг остановился, воткнул прикладом в снег ружье, сбросил рюкзак и вернулся обратно. Не осознавая зачем, он нагреб к двери снега, заботливо притоптал его ногой. Закурил. А когда закончилась сигарета, достал нож и на ржавой стене вагончика нацарапал маленький, почти незаметный крестик. В пухлых февральских снегах отразилось неправдоподобной голубизны небо. Средь нешироких полей, от перелеска к перелеску, тянулась широкая лыжня. Охотник возвращался домой... *******************Отабориться – (сибирск.,охотн.) устроиться на ночлег в полевых условиях.

Изменено 11 марта, 2011 пользователем Поляк

[valkos]

Поляк, спасибо!

[Поляк]

Пожалуйста! всё от души и сердца.

Изменено 11 марта, 2011 пользователем Поляк

[Поляк]

Пожалуйста! всё от души и сердца.

[Поляк]

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИШЬ ТЫ.Вы когда-нибудь видели, как ломают старый деревенский дом? Натужно построенный мозолистыми хозяйскими руками и сохраняемый, подправляемый ими же на протяжении всей жизни, он разбирается небольшой бригадой «нестроителей» всего за несколько дней, освобождая площадку для возведения нового дома. Уютная фамилия. Так как своего жилья у Ивана Петровича не было, вернувшись к осени с фронта, он временно поселился у молодой женщины и, по меткому утверждению русской народной мудрости, отметившей, что у нас нет ничего более постоянного, чем временное, прижился в этом доме навсегда. Осознание личной привязанности к конкретному месту, заставило мужика взяться за топор и приступить к обустройству, случайно обретённого, семейного гнезда. Оказалось, что и фамилия у него вполне домашняя и уютная – Теплов. Когда первое весеннее солнце растопило на полях чёрные проталины, дом, ещё недавно выглядевший сиротским и полузаброшенным, уже выправил свою осанку и засверкал новыми оконными стёклами, сменившими забитые в рамы доски. В небольшом пристроенном дворе, протяжным напевом замычала корова, а по утрам, откликаясь призыву соседей, восторженно заголосил петух. Следующую весну Теплов встретил посадкой у дома небольшой узколистной ветлы. Молодое деревце, с лёгкой руки хозяина, быстро прижилось и, как это обычно бывает с ивами, тронулось в буйный рост. Чтоб посадку не повредили козы или коровы, Иван Петрович заботливо огородил её колышками, туго перетянутыми пеньковой верёвкой. Обустроенная семейная жизнь бывшему фронтовику Теплову нравилась. Вдоволь насытившись окопной неустроенностью военного лихолетья, он всласть упивался, так неожиданно свалившимся на него, семейным счастьем. А главное, у него теперь был дом, который он устраивал по своему личному разумению. Одно лишь обстоятельство угнетало Ивана Петровича – отсутствие детей. Но тут ничего не поделаешь, Бог не давал. Картинки из детства. Деревенский домик в три окна. Под квадратными переплётами террасного окна на лавочке сидит старик. Давно вышедший из моды затёртый до дыр на рукавах и манжетах пиджак, под ним клетчатая фланелевая рубашка с распустившимся на нитки воротником, короткие полосатые не подшитые шерстяные брюки. Загорелые руки устало, опущены на колени. Создается впечатление, что они в перчатках. Стоит только приподнять рукава пиджака, как открывается чёткая линия, отделяющая загорелую кисть от белоснежного, нетронутого солнцем, запястья. Это пенсионер Иван Петрович Теплов. Он каждое утро выходит на эту лавочку и сидит на ней весь день, подставляя лицо и руки нежному майскому солнцу. Иногда он уходит в дом, чтоб выпить рюмку водки и закусить налитым в тарелку давно остывшим супом. Вечером под раскидистой ветлой появляется соседский мальчишка с маленьким жёлтым сачком из марли. Он неумело пытается ловить майских жуков, бегая за ними взад-вперед вдоль забора. Это я. Наблюдая за моими мучениями, Петрович подзывает жену и наказывает ей выдать мне метлу. Я недоумеваю, показывая сачок, но Петрович резонно поясняет, что он в детстве жуков только метлой и сшибал. Иногда я прихожу к Петровичу днём и, прилипая штанишками к лежащему на подкладках смолистому бревну, наблюдаю, как он строит баню. Конечно, Петрович уже не тот, что был раньше, каким я его не знал, но много о нём слышал. И руки давно не те, и глаза выцвели и подёрнулись мутной плёнкой близорукости. И всё равно, строит он обстоятельно, деловито и неспешно. Приложит доску, слегка прихватив гвоздём, и отойдёт, взглядом прикидывая правильность её положения. Потом оторвав, подстрогает, подпилит, и, глядишь легла дощечка на место, как родная - тютелька в тютельку. На Победу пригласили ветеранов в клуб для чествования. Стал и Петрович собираться. А в чём идти? На старые брюки без слёз не взглянешь, угваздал вдрызг, а новые, которые в позапрошлом году купили, длинны. Укорачивать и подшивать надо! Швеи под боком нет, и решил Петрович сам дело поправить: прикинул длину, взял топор и, скомкав брючины руками на чурбаке, тяпнул по ним топором. С длиной опытный плотник почти угадал, а вот обрез получился неровный, зубчатый, как у продольной ножовки. Делать нечего, надел Петрович носки, плетёнки из кожзаменителя, закатал по колено брючины и пошёл в клуб. Нельзя было не пойти! Говорят, что именно с той поры и началась сельская мода на бриджи?! Новое время. Первым покинул эту грешную землю Иван Петрович. Спустя несколько лет ушла и его супруга. Оставленный хозяевами, осиротевший дом тоже стал потихоньку умирать. Глядя на него, сгорбилась и развалилась старая соседка – ветла. Случайно подвернувшиеся наследники, распорядились домом шаблонно: сначала использовали его как летнюю дачу, а когда поняли, что дом требует неподъёмных финансовых вложений на капитальный ремонт, выставили его на продажу. Совсем скоро на месте обветшалого жилища, загудела моторами кранов и бетономешалок строительная площадка. Радостное, казалось бы, явление. На смену старой жизни уже нетерпеливо спешит новая. Но почему-то скребёт по аорте грусть и сжимает грудь тоска? Может быть потому, что ушла в небытие вместе с этим домом и частица моей жизни? А может быть потому, что в построенном по новым технологиям с применением современных материалов доме, никогда не будет того тепла, которое было в старом. Нет, дело, естественно, не в гипсокартоне или поликарбонате – дело в хозяевах. Не от насущной необходимости строят они свои деревенские дома, а от избытка финансовых средств, требующих хоть какого-то вложения. Вот и превращаются деревни и сёла в полупустующие коттеджные посёлки. Стоят на их улицах великолепные красивые особняки с климатконтролем, автоматической подачей артезианской воды и газовым отоплением с компьютерным управлением. Да много чего есть в этих домах, нет только одного – домашнего тепла, без которого не бывает счастливой жизни.

[Евгений 77]

Владимир спасибо за рассказы .Может я еще и молод ,но как мне близки эти чувства .Наверное потому , что родное мне это ,хотя и прирос уже к городу , но ту родину в которой родился и вырос , сбивал майских жуков ,облизывал соломинку из муравейника , человек не сможет никогда забыть. Эх хочется иногда бросить все .., и домой ,туда , в детство, где березовая лесополоса вдоль поля с подсолнечником , пробежаться вдоль оврага до запруды с карасями ,сесть на заваленку и просто посидеть смотря на старый плетень заросший крыжовником ...

[temkin1]

сбивал майских жуков

Очень поэтично....

[Поляк]

Владимир спасибо за рассказы .Может я еще и молод ,но как мне близки эти чувства .Наверное потому , что родное мне это ,хотя и прирос уже к городу , но ту родину в которой родился и вырос , сбивал майских жуков ,облизывал соломинку из муравейника , человек не сможет никогда забыть. Эх хочется иногда бросить все .., и домой ,туда , в детство, где березовая лесополоса вдоль поля с подсолнечником , пробежаться вдоль оврага до запруды с карасями ,сесть на заваленку и просто посидеть смотря на старый плетень заросший крыжовником ...

Евгений, рад что вам понравились мои работы. Спасибо.

[Поляк]

КОГДА НАЧИНАЕТСЯ ВЕСНА? Всю прошедшую ночь бушевала неистовая январская пурга. Снежные заряды били в крышу, испытывая на прочность давнюю работу кровельщика. Помню, как, закончив дело, выкинул он свой молоток в крапиву и, любуясь правильными рядами склепанного железа, завалился на лавочку, размеренно попыхивая сигареткой. - Зачем инструмент выкинули? – поинтересовался я. - Чтоб не пригодился. На пятьдесят лет гарантию даю на прочность и протечку! Не обманул кровельщик, выстояла крыша под ураганом, даже краешек не загнулся. Затихший к рассвету буран, сменился неожиданно ясным и тихим днём с лёгким морозцем. В такую погоду трудно усидеть дома, и я, вооружившись лопатой, принялся воевать с наметёнными ветром сугробами. Плотный снег, всячески сопротивляясь моему насилию, вышиб из меня солоноватую влагу, заставив сбросить утеплённую куртку. Как заведённый, махал я лопатой то в правую, то в левую сторону, расчищая себе путь к въездным воротам, пока окончательно не умаялся и не присел отдохнуть на освещённой солнцем стороне дома. От режущего глаза света я невольно зажмурился и, сдвинув шапку пониже на лоб, откинулся спиной к бревенчатой стене. Она оказалась почти горячей. Инстинктивно я тронул её ладонью и поразился исходящему от дерева теплу. От навалившейся на меня неги, я окунулся в беззаботную дремоту. Не знаю, сколько пробыл я в этом состоянии, но помню, что из него меня вывела упавшая сверху капля. Сдвинув шапку на затылок, я запрокинул голову вверх и увидел над собой крохотную сосульку, аккуратно пристроившуюся на карнизе. Загадочно отражаясь в её отполированном влагой хрустальном покрытии, по фронтону дома струился лёгкий мутноватый парок, подтаявшего на припёке снега. Вот вам и Пришвинская «весна света», подумал я. Не рано ли? Да нет, самое время. Наверное, первыми замечают её приход кошки. В мороз их силой из дома не выгонишь, а тут, вдруг незаметно прошмыгивают в приоткрытую дверь. Глядишь, а они уже сидят на каком-нибудь прогретом бревне или завалинке, принимая солнечные ванны, забавно жмурятся и еле слышно мурлыкают. Вслед за кошками, радуются зимнему надлому птицы. Воробьи, которых не было видно почти два месяца, вдруг всей ватагой облепили колючий куст боярышника. И чирикают, и чирикают. Откуда-то из-за сарая, тонкой весёлой трелью отзываются им синицы. В глубине леса признаков «весны света» пока не заметно. Всё также холодно и пустынно. Лишь по обновлённой пару дней назад лыжне, прошла на край соснового бора лисица. Потопталась на одном месте и, сделав в сторону смётку, отправилась вдоль деревенских заборов в поле. Там теперь и светлее и сытнее. Метров через триста лыжня приводит меня к сосновому молодняку, прижавшемуся к старому лесу с южной стороны. И здесь побродила лиса, оставив на снегу свой нарыск. А вот тут, на припёке, отдыхала она днём, поочерёдно отогревая на солнце то один, то другой бок. На подтаявшей под зверем лежке, хорошо заметны оставшиеся в льдинках длинные волоски рыже-бурой шерсти. Не сидится Куме в тёмном бору, где пережидала она в глубокой норе трескучие морозы и заунывные вьюги. Выбралась она на свет Божий, водит носом, улавливая тонким обонянием наносимое ветерком предвестие скорого гона. А вот вороны, не ждут февральских милостей от природы, уже сейчас, в ясные солнечные дни, оглашают они лес громкими гортанными криками, совершая в поднебесье головокружительные пируэты, звучно рассекая при этом воздух большими крепкими крыльями. И это тоже верный признак того, что зима уже перевалила за свой экватор, и неумолимо спешит навстречу весне. На речном льду, нервно подрагивая руками, сидят на громоздких ящиках рыбаки. Ещё вчера прятались они от ветра под высокий берег, а сегодня дружно выползли из под нависшей тени, и, на манер подсолнухов, повернули свои головы к солнцу. Всего пару-тройку часов выглядывало оно из-за высокого берега, а лица рыбаков уже успели загореть и приобрести цвет скумбрии холодного копчения. К сожалению, зимний праздник тепла и света короток. Солнце ещё только сделало первый шаг к горизонту, а тепла уже как не бывало. Заборные доски как-то неожиданно удлинили свою тень, очертив её резким контуром. По остывающим стёклам окон, снизу вверх вновь поползла матовая узорчатая плёнка. Привычно набираю из поленницы охапку дров и иду топить печь. Я гляжу на пляшущие языки пламени и думаю, так с чего же всё-таки начинается весна? С прилёта грачей? А может быть, с первого зажурчавшего в овраге ручья или набухшей ивовой серёжки? Нет, это не начало, это уже продолжение весны. А начинается она именно сейчас, с первой крохотной сосульки, рождённой смелым лучом солнца, пробившегося сквозь зимнюю стужу и растопившего своим теплом крупицу затвердевшего на морозе снега. К вечеру опять поднимается ветер, и шуршащие длинные змеи позёмки вновь начинают переползать с сугроба на сугроб. Но мне уже не так тоскливо слушать их заунывную песню, аранжированную дребезжанием плохо прижатого к раме стекла.

[Antonio156]

Спасибо, за такие красочные рассказы!!!Очень интересно и легко читаются.

[Кузбасс]

Блин, нет слов... Владимир, СПАСИБО!!!

[Поляк]

РАССКАЗ ПРО ТО, КАК КАБАН НА МОТЫЛЯ КЛЮНУЛ. Первые премудрости охоты постигал я в окрестностях красивейшего лесного озера Светец. Вокруг простирались, как мне тогда казалось, огромные, совершенно нетронутые человеком, Заклязьменские леса. Жил я на охотничьем кордоне, стоявшем на берегу вышеупомянутого озера среди бесконечных торфяных болот. Ближайшим населённым пунктом был маленький городишко, находящийся на расстоянии двадцати двух километров, что во временном пешем эквиваленте составляло около пяти часов ходу. Глухомань страшная. Но, вероятно, именно это меня и привлекало. Леса были богаты пернатой дичью и пушным зверем. Нетронутость лесов была обусловлена их долговременной недоступностью для охотников, т.к. являли они собой закрытый для посещения участок, входящий во второе кольцо противовоздушной обороны Москвы и для пущей важности обнесённый по всему периметру «колючкой». Но канули в лета годы «холодной войны», и столь запретная когда-то зона превратилась в довольно богатые охотничьи угодья и была разделена на Охотничье-производственный участок и Заказник. И вот в начале девяностых годов теперь уже прошлого столетия, неся в сердце романтику первооткрывателя (а любой охотник всегда мечтает стать первооткрывателем), я вторгся в этот удивительный край. С жадностью засидевшегося в городе путешественника, день за днём я обшаривал примыкающие к озеру урочища, изучая следы зверей и постигая азы охотничьего мастерства. Подобно губке, впитывающей влагу, я поглощал всё то, что происходило вокруг меня. За короткий срок мне удалось поучаствовать в разных охотах. При помощи опытного наставника, который был моим напарником в работе, я отловил капканом бобра, норку, несколько ондатр и даже поучаствовал в удачной облавной охоте на лося. Казалось бы, живи и радуйся. Но охотничий азарт жёг душу. Мне очень хотелось попробовать свои силы в охоте на кабана. Нет, не в коллективной, а в индивидуальной, где полностью раскрываются характер и умение охотника. Единоборство с сильным, чутким и опасным противником, способным одним ударом покалечить или даже лишить тебя жизни. «Это ли не цель, что всех желанней?» - постоянно крутилась в голове цитата. Каждый день я искал встречи с кабаном. Я уже почти не обращал внимания на следы других зверей. За каждым поворотом, за каждым кустом мне мерещился кабан. Однажды морозным январским днём я направился в лес. В приподнятом настроении, легко скользя на лыжах, я спешил уйти подальше от кордона. Предстоял целый день увлекательной охоты в заснеженном лесу, освещённом красноватыми лучами низкого зимнего солнца. Перейдя через озеро, на льду которого сидели два непонятно откуда взявшихся рыбака, издалека напоминавших антарктических пингвинов, я вышел на просеку, которая вывела меня на хорошо накатанную лесовозную дорогу. Места были для меня новыми, и чтоб охватить как можно больше пространства, не «мудрствуя лукаво», я чесанул по этой дороге. Пройдя по ней порядка двух километров и не встретив ничего более или менее заинтересовавшего меня, решил вернуться немного обратно и попытать охотничье счастье в другом направлении. Уже за полдень я вышел на незнакомую мне дорогу. Было видно, что на протяжении всей зимы ей ни разу никто не воспользовался. Снег лежал нетронутым подобно белому листу бумаги, на котором ещё не запеклась синяя паста писательского пера. Минут через двадцать я оказался в берёзовом мелятнике, стоявшем по обе стороны от дороги. Вокруг было великое множество заячьих следов. Я замедлил ход, взял ружьё на изготовку. Осторожно продвигаясь вперёд, я представлял, что вот-вот выскочит белячишко, и я, почти не целясь, выпалю по нему, сразив наповал. Охотничье счастье казалось таким близким и доступным. Но заяц всё не выскакивал и не выскакивал. С каждым новым шагом надежда добыть зайца таяла, как вдруг впереди я увидел на снегу широкую борозду, оставленную каким-то зверем. Неужели кабан?! От сильного волнения бешено заколотилось сердце. Я осторожно подошёл к тому месту, где борозда пересекала дорогу. Сомнения рассеялись. И вновь огонёк охотничьего азарта вспыхнул в моём сердце. Я перезарядил ружьё пулевыми патронами. Вдвое осторожней, чем прежде, скинув лыжи, я двинулся вперёд, напряжённо вглядываясь в промёрзший за зиму березняк. Метров через сто я заметил чёрное пятно. И как только я понял, что это «он», - кровь так и кинулась в голову. Я опустился на колено. И когда пыл понемногу унялся, начал готовиться к выстрелу. Кабан был далекова-то. Мелкий кустарник не давал как следует разглядеть его, и он казался то небольшим, то очень крупным. Я начал было целиться, но тут сообразил, что торопиться ни к чему. Кабан беспечно ковырялся в снегу, перемещаясь притом в мою сторону. Я стал выжидать. Зверь всё время двигался, я водил за ним мушкой и всё не мог поймать момент, чтобы спустить курок. И вот кабан, выйдя на открытое место, повернулся ко мне левым боком…. Мешкать было нельзя. Я быстро приложился и надавил на спуск. Мне казалось, что я действовал спокойно. На самом деле нервы были так напряжены, что несмотря на повышенную навеску пороха, выстрел показался мне жалким хлопком. Зверь дрогнул и, сделав многометровый прыжок вперёд, рухнул, зарывшись рылом в снег. Несколько раз он пытался встать. Опомнившись, я выстрелил вторично, но промазал. Перезарядив ружьё, я послал в зверя ещё две пули и снова не попал. Пулевых патронов больше не было. Зверь ещё долго бился в агонии, но я так и не решался подойти к нему, чтобы добить. Здравый смысл, как водится, выискивал уважительные отговорки, а самолюбие упрекало в трусости. Я понимал, что хороший охотник должен быть далёк от бесшабашного удальства. Потому дождался, когда кабан успокоился, и лишь тогда осторожно приблизился к нему. Зверь был мёртв. Возвращаясь на базу, мне пришлось с точностью «до наоборот» повторить свой дневной маршрут. На Светец вышел уже в полной темноте. Вернувшись на кордон, я застал там не только своего напарника, но и двух рыбаков, очевидно, тех, которых видел утром на озере. Все трое тщетно пытались завести уже давно отработавшую свой век, а потому совершенно конченую казённую «Дружбу». - А вот и Шарик с охоты возвращается, - встретил меня неуместной, как мне казалось, шуткой напарник, - Я уж думал, ты потерялся. Вот решил вертолёт завести, чтоб за тобой лететь. - Возьми метлу, она быстрей заведётся, но вертолёт всё же не помешал бы, чтобы кабана сюда перетащить, - парировал я не без гордости. - Оп-пань-ки! Не уж фунтика завалил? Я рассказал всё по порядку и даже на карте, висевшей на стене, показал место, где оставил кабана. - Так это ж на Белой дороге! Тут напрямки рукой подать. Правда, на тракторе в объезд придётся. - На тракторе…. Да у твоего трактора на движке трясогузка гнездо свила и летом два раза птенцов вывела. - Так то летом, а зимой-то трясогузки нет, вот мы трактором и воспользуемся, - загоготал напарник. Проснувшись утром, я обнаружил, что рыбаков уже нет. Напарник пояснил, что они чуть свет отправились на лесовозную дорогу, чтоб на попутном лесовозе уехать домой, т.к. рыба не клюёт и оставаться дальше нет смысла. Наскоро позавтракав, мы долго заводили оставленный нам трясогузкой во временное пользование трактор. И лишь в двенадцатом часу пополудни поехали за кабаном. Кабина самоходного шасси Т-16, в народе – «попрошайка» -- не самое удобное место для длительных путешествий. Вконец отбив копчик о ящик для инструментов и, размозжив плечо о стойку, на десятом километре пути я перебрался в кузов, наивно рассчитывая хоть на какой-то комфорт. Однако, это было не самым большим моим разочарованием того дня. Приехав на место, мы обомлели: от кабана остались лишь голова да шкура, а всё остальное, видимо, ушло в сторону лесовозной дороги, о чём недвусмысленно свидетельствовали следы на снегу. - Да-а-а! Зря ты кабана загубил, - вздохнув, с грустью сказал напарник. - Почему? – не понял я. - Пока он был жив, он был наш, а теперь он шакалам достался. - Кто ж знал, что в этих местах шакалы водятся. - Водятся. Вид сволочной, но к счастью редкий. - Жаль на них, как на кабанов, лицензий не дают, - посетовал я. - Ничего, не расстраивайся! В жизни человеческой много бед бывает, а это не беда – так, недоразумение. Будут ещё кабаны на твоём веку, обязательно будут, - успокаивал меня напарник и вдруг спросил: - Кстати, а ты с какого места стрелял? - Да вот, с дороги, - сказал я. - Глупый ты ещё, поэтому и самоуверенный, - отрицательно покачал головой напарник и тихо добавил, - Опасно работаешь! Мы закинули в трактор кабанью голову, шкуру, перекурили и поехали на базу.

[Antonio156]

Вот и дождались еще одного классного рассказа!!! Спасибо!

[Птичник]

Красиво написано. Сразу вспомнился случай подобного шакальства... Уже давно, когда я еще под ружьем ходил, отец взял меня и брата (на 2 года старше меня) на зайца. Огромное поле убранной какой-то сельхоз культуры, поросшее сорной растительностью почти по колено. Наш мотоцикл ждал посреди поля, пока два "загонщика" и охотник шарились в зад и вперед по полю. Поднимаеся заяц. Выстрел, второй, пух летит, но заяц продолжает бег. Отец, немного поворчав на ситуацию, уже перестал следить за зайцем, а у меня в нутри что-то заставило проследить за ним. Заяц, пробежав через поле, достиг асфальтовой дороги и сел на обочину. Я слежу... Вдруг. он подпрыгнул вверх, сделал кульбит в воздухе и упал замертво. Мои действия?! Бегу к отцу с криками "заяц упал лежит на дороге". Отец сначала не поверил, но все же отправил меня и брата за ним. Дорога не выглядела ожиленной. Но... Не добегая 100-200м до нее мы стали свидетелем такой картины: На неоживленной дороге появляется авто, проезжает мимо зайца, останавливается. Из а/м выходит мужик, хватает наш трофей за задние лапы и бросает его в багажник. Через миг от зайца и от авто нет и следа...Батя с чего-то веселый... Мне то не до смеха, зайца то упустил... Обидно было, это теперь вспоминать об этом очень весело.В тот день добытые с этого поля три косых и две куропатки скрасили негодование души, но, как говорится, осадок остался.

[Поляк]

СИЛА, ДАРОВАННАЯ ПРИРОДОЙ. Что кладут в почтовую посылку родители, отправляя её сыну в армию? Как правило, это душевная записка, тёплые шерстяные носки, перчатки, белая ткань на пошивку воротничков, блок сигарет, лезвия для бритья, сало, сахар или конфеты, банка сгущёнки и обязательно чай. Не знаю как сейчас, а в наше время ценился «Грузинский №36». Ценные и личные вещи всегда оставлялись себе, а сладости и чай непременно делились с сослуживцами. И не было в этом, ни какой принудиловки, в этом было лишь непреодолимое добровольное желание поделиться с друзьями радостью свалившегося счастья, пропитанного запахом родного дома. География приходящих в наш отдельный батальон посылок была так широка, что лишь теперь, когда не стало СССР, понимаешь какую огромную территорию он охватывал, и каких разных людей объединял. Вкус и названия многих национальных кушаний, попробованных мной в армии, я уже и не вспомню. Не вспомнить мне и фамилию того солдата, который впервые угостил меня чагой. Помню только, что был он родом из Красноярского края, потомственный таёжник и охотник. Открывая посылочный ящик, он доставал из него всегда одни и те же продукты: копчёное медвежье мясо, вяленую рыбу, холщёвый мешочек с размолотой в мелкую крошку берёзовой чагой и такой же мешочек с орехами, источающими пьянящий дух кедровой смоли. Чагу мы заваривали как кофе, и пили, сдабривая напиток сгущенным молоком. Иногда, если удавалось, бегали в самоволку в расположенный по соседству садоводческий кооператив, чтобы разжиться листьями или почками чёрной смородины. Заваренная с такой «приправой», чага была особенно ароматной. Нравилась она нам ещё и тем, что в отличие от обычного чая, её можно было «женить» без ущерба для цветовой насыщенности пять-шесть раз. Я неоднократно выспрашивал у сослуживца, как выглядит берёзовый гриб до дробления, но исчерпывающего описания так и не получил, убедившись в правоте утверждения, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Немногое, что мне удалось тогда выяснить, заключалось в том, что чага растёт на берёзах и является лекарством, благотворно действующим на желудочно-кишечный тракт. «Шобарушка» на берёзе. В начале 90-х загостился я на егерском лесном кордоне вдали от проезжих дорог и населённых пунктов. С удовольствием вспоминаю те дни - хорошая охота, задушевные беседы за вечерним чаем под треск дров в растопленной печи, размеренное тиканье часов и скрипучий голос кукушки, отсчитывающей этапы ночных разговоров. От усиленного употребления, к исходу третьего дня закончилась заварка, и тогда егерь предложил угоститься чагой. Он выскочил во двор, и через пару минут вернулся в дом, держа в руках брезентовую рукавицу. Из неё он насыпал в металлический заварник темно-коричневого порошка и, залив его горячей водой, поставил на раскалённую печную плиту. Как только вода в чайнике запенилась, егерь снял его с плиты, и со словами «пусть попреет», поставил на край печи. -- А целого кусочка нет? – поинтересовался я, заглядывая в рукавицу. -- Не-е, один был небольшой, вот я его раздубасил. Его теперь на неделю хватит, доливай, да кипяти. Признаться честно, за шесть послеармейских лет я и думать забыл про чагу. Но теперь интерес к этому экзотическому лесному продукту неожиданно обрёл новую силу. -- Жаль. Никогда не видел чагу в натуральном виде. Пить – пил, а видеть не случилось, -- пожаловался я на судьбу. -- Господи! – воскликнул егерь, - эко невидаль! Покажу! Чёрная такая «шабарушка» на берёзах растёт. Да много её тут, особенно в березняке у болота. Ещё вчера я пообещал егерю, что послезавтра схожу по ручью и проверю бобровые и норочьи капканы, которые он расставил ещё неделю назад, но из-за болей в спине всё никак не мог проверить. Собственно говоря, на подобное мероприятие меня и уговаривать не пришлось. Любая возможность поохотиться воспринималась мной «на ура». Всю последующую бессонную ночь моё желание пойти на поиски чаги вело непримиримую борьбу с моим же охотничьим азартом. Перед самым рассветом исследователь одержал сокрушительную победу над охотником. Позавтракав, я отправился в лес для проверки капканов, но как только кордон исчез из поля зрения, я свернул с охотничьей тропы к заветному «березняку у болота». Не смотря на обещанное чаговое изобилие, вожделенная «шобарушка» никак не хотела попадаться мне на глаза. Познание природы, лишь на первый взгляд, кажется делом простым и не особенно хитроумным. Ходи себе по лесу, гуляй в своё удовольствие, дыши свежим воздухом. Но вот проблема, стоит только захотеть, к примеру, собрать немного грибков к обеду, как сразу ощущаешь, что пробелы в знаниях, могут обернуться серьёзным отравлением. Любая небрежность по отношению к окружающему нас миру, может легко закончиться для «царя природы» весьма трагически. Внимательно обследуя берёзы, на вершине одной из них я заметил небольшой чернеющий нарост, величиной с кулак. «Что это? Может чага, а может быть что-то другое. Не рассмотреть, высоко – почти под самой вершиной» -- размышлял я, а рука уже тянула из рюкзака топор. Берёза была толстой, да к тому же немного подсохшей. От промороженной древесины топор отскакивал как от камня. Как ошалелый я долбил берёзу топором. Удар за ударом! Удар за ударом! Руки каменели от непомерной работы, но лезвие топора лишь на несколько миллиметров врезалось в древесную плоть, и было понятно, что для полной победы над соперником мне понадобиться не один час. Несколько раз возникало желание бросить это идиотское изматывающее занятее и отправиться на поиски другой берёзы с чагой, расположенной на уровне человеческого роста. Присев в очередной раз отдохнуть и отдышаться, я вдруг подумал: « А бобры валят деревья и потолще. А я что, слабее бобра? Он зубками грызёт, а у меня топор вон какой!» Через два с небольшим часа, берёза с треском и грохотом рухнула на землю. Я подбежал к вершине и лёгким ударом обуха сбил берёзовый нарост, напоминающий по форме лошадиное копыто…. В берёзовой роще. О целебных свойствах чаги написано достаточно много, а вот о том, где и как её искать, и, главное, как не спутать её с другими паразитирующими на берёзовых стволах грибами, неискушённому человеку узнать практически неоткуда. Конечно, проще всего найти чагу в ближайшей аптеке, но истинные природолюбы и естествоиспытатели, лёгких путей не ищут и предпочитают за дарами природы ходить в лес. Знатоки утверждают, что лучшее время для сбора чаги – ранняя весна и поздняя осень. Именно в это время в ней накапливается наибольшее количество полезных для организма человека микроэлементов. Отправляясь в лес на поиски берёзового гриба, посоветую прихватить с собой прочный хорошо заточенный нож и небольшой топорик. Эти инструменты помогут вам без особых усилий отделить «шобарушку» от ствола. В случаях, когда чага растёт высоко, и нет возможности до неё дотянуться, хорошую службу может сослужить заранее припасённый тридцатисантиметровый кусок дюймовой трубы. С одной стороны его расплющивают и затачивают под стамеску, с другой оставляют без изменений, для того, чтобы в него можно было вставить кол необходимой длины, который срубается тут же в лесу. Разыскивая чагу в берёзовой роще, вы непременно обратите внимание на то, что на стволах растут грибы различного внешнего вида. На засыхающих и загнивающих деревьях чаще всего можно встретить трутовик настоящий, по форме напоминающий лошадиное копыто. Бывают они, как правило, серого, бурого и чёрного цветов. Сегодня они нас не интересуют, поэтому, полюбовавшись их причудливыми «козырьками», отправляемся дальше. А вот это огромное витое утолщение – берёзовый кап. К лекарствам он никакого отношения не имеет, но зато является прекрасным материалом для изготовления сувениров. На белом стволе берёзы чёрную чагу заметить совсем не трудно. Как заскорузлая потрескавшаяся бородавка вылезла она на Свет Божий, разорвав прочную бересту. Но за всей её внешней неприглядностью, таится большая жизненная сила, дарованная ей матушкой – природой. Словно сама себя предлагает она человеку, словно специально бросается ему в глаза, будто желая искупить свою вину перед берёзой, чьи живительные соки пила она не один год.

[Поляк]

ОЛЕНЬ – ЦВЕТОК. Так сложилось, что человеческое восприятие красоты, в полной мере смогло совместиться с внешним обликом оленей. Издревле это животное считалось классическим образчиком благородства и грации. Водились ли в Древнерусских лесах олени, говорить трудно. Наверное, когда-нибудь и были? Во всяком случае, в дошедших до нас описаниях охот Великого князя Владимира Мономаха на земле Владимирской, олени в качестве трофеев не значатся. Учёные предполагают, что « уже, примерно, за 2000 лет до новой эры благородный (европейский) олень не проникал на север далее долины среднего течения Оки (Н.Д. Сысоев, 1970г.)» Вот ведь незадача! На севере – северные олени, на юге – благородные, а у нас, как всегда, – ни тех, ни этих! Видимо, решив устранить сложившуюся несправедливость, учёные «наморщили ум» и….Лесной кордон. Блистающий куполами церквей, Суздаль оказался сначала слева, а потом сзади. Мост через Нерль, как узкая щель из мира полей в мир лесов. Справа и слева: сосны, берёзы, осины и обширные заросли ивняка. Сворачиваем с основной дороги, и впереди, среди тёмных макушек сосен и елей, видим загадочно блистающие крыши лесного кордона. Есть в этом пейзаже что-то необъяснимое, но гипнотически манящее. Стоящий в глухом лесу дом, верный признак живущих в том же лесу людей. Людей, непонятно для чего обрекающих себя на неоправданные (как кажется многим!) трудности бытия. Перед въездом в лес -- шлагбаум, рядом автомобильный кунг с дымящейся трубой. Настоящая пограничная застава! Но вопреки ожиданиям, вышедший навстречу человек не требует предъявления документов, молча поднимает шлагбаум и, с суровой сдержанностью на лице, впускает нас в заповедный мир природы. Становится понятно, что вся эта пограничная бутафория предназначена лишь для того, чтобы въезжающий человек полновесно прочувствовал всю ответственность за тот шаг, который он сделал навстречу скрывающейся впереди тайне. Кстати, необычность всего происходящего ощущается уже на въезде. Буквально в 30-40 метрах от дороги стоит небольшая группа пятнистых оленей. Они почти не обращают внимания на проезжающую машину, и лишь когда мы останавливаемся и выходим из авто, чтобы полюбоваться, животные лёгкой рысцой отбегают на дальнюю сторону поляны. Подъехавший к нам егерь объясняет, что в этой группе лишь оленухи и оленята. Для того чтобы оценить всю красоту пятнистого оленя, необходимо увидеть взрослого рогача. Вот где и стать, и грация и мощь!Вначале пути. Первые попытки акклиматизации пятнистого оленя в нашей области были не совсем удачными. В октябре 1955 года в Петушинском лесничестве были выпущены 10 пятнистых оленей. Затем в 1960 году пятнадцать голов выпустили в пойме Клязьмы в пределах Болдинского охотхозяйства. Группа оленей, выпущенная в Петушинском районе, жила несколько лет, но появившаяся стая волков решила их судьбу. Последние животные были уничтожены хищниками в 1960 году. В Болдинском охотничьем хозяйстве к переселенцам отнеслись внимательнее. Олени были всю зиму обеспечены кормами и охранялись от браконьеров и хищников. Группа выпущенных оленей прижилась и стала давать потомство. К 1965 году стадо оленей достигло 45 голов. Казалось бы, что возможность разведения пятнистых оленей на территории области была доказана, но в работу охотоведов вмешались чиновники, и под предлогом экономической нецелесообразности, закрыли проект. Работы по акклиматизации у нас пятнистого оленя возобновились лишь через 10 лет. Осенью 1976 года отловленных в приморье оленей в количестве 100 голов, сначала по железной дороге, а потом автотранспортом, привезли в Суздальское Государственное охотничье хозяйство. Животных выпустили в заранее построенный вольер площадью несколько десятков гектаров. После того, как животные освоились на новом месте, их выпустили из вольера в окрестные угодья, в которых были заранее построены подкормочные площадки, поилки и солонцы. Хозяин гарема. Дорога вела нас вглубь леса. Казалось, что олени были повсюду. Они то пробегали перед самым капотом нашей машины, то мелькали среди белоствольного березняка, то, замерев, стояли у сенных складов. Большинство групп состояло их оленух с телятами (сеголетками) и шильников – молодых самцов с недоразвитыми ещё рогами. В поисках хорошего взрослого самца, мы исколесили в сопровождении егеря не один десяток километров лесных дорог. И когда надежда на желанную встречу начала растворятся в синеве ускользающего зимнего дня, произошло то, что обычно называют везением. Почти у самого кордона, от которого наша группа начинала свой путь, мы увидели такого красавца-оленя, что кровь в жилах застыла. Он стоял у самой дороги, повернув в нашу сторону гордую голову, а рядом в нерешительности топтался его гарем, состоящий из шести самок. Было хорошо заметно, как ловят они каждый его вздох, каждое движение, готовые броситься вслед за ним от опасности. Но хозяин продолжал стоять, и гарем был вынужден оставаться на месте. Первой не выдержала дальняя от нас самка. Издав пронзительный свист, она сделала два прыжка от дороги, потом остановилась на мгновение, и, свистнув ещё раз, бросилась наутёк. Её примеру последовало всё стадо. Светлые «зеркала» оленьих крупов замелькали среди сосновых стволов и, через несколько секунд, растворились в белизне зимнего леса.Фотография не моя!

олени-1.bmp

[Поляк]

ДВЕ СОСНЫ. Не побоюсь быть банальным утверждая, что деревья чем-то похожи на нас, людей. Так же, как и мы, они имеют свой жизненный отрезок времени, отпущенный живому организму матушкой природой. Рождаясь из семени, проходя через детство, юность и возмужание, они достигают зрелости, которая спустя некоторое время плавно перетекает в старость, дряхление и неизбежную смерть. Но этот общепринятый ход событий, именуемый жизнью, у деревьев, как и у людей, проходит по-разному. Кто-то быстрым высоким тополем взлетает в поднебесную синь и вдруг ломается под напором налетевшего ветра, а кто-то неторопливо мужает, лишь через долгие годы, превращаясь в кряжистый дуб, которому будет суждено увидеть смену нескольких человеческих поколений. Конечно, в отличие от человека, дерево не способно менять свою судьбу, цепляясь за подаренный провидением случай. Более того, дерево совершенно лишено возможности оказывать влияние на своих собратьев, если они конечно не находятся в непосредственной близости. Но вот поразительный и неоспоримый факт: деревья необъяснимым образом способны влиять не только на психологическое состояние человека, но и на его мироощущение. Вспомните, может быть, когда-нибудь гуляя по лесу, вы вдруг каким-то непостижимым образом останавливали свой взгляд на корявой сосне или старом заскорузлом дубе, уронившем надломанные ветви к самой земле? Не задавались ли вы в тот момент вопросом, почему из всего разнообразия лесной растительности вас очаровало именно это, на первый взгляд, совершенно некрасивое дерево. Спустя много лет, словно пожелтевшая фотография, всплывает оно в памяти, маня к себе вновь и вновь. Проходят годы, но ты не можешь избавиться от желания вернуться в те места, чтобы проведать «старого приятеля» и узнать, как он там, жив ли. Рысья собственность. С той поры прошло ровно двадцать лет, но я отчётливо помню ту, развалившуюся на три стороны многоствольную сосну. Кривая, невысокая, но какая-то непостижимо крепкая, была она украшением небольшой поляны, подрезанной с восточной стороны искусственным холмом, образовавшимся при рытье мелиоративной канавы. Среди топкого заболоченного леса, это была единственная сухая поляна. Зимой, укрытая белоснежной горностаевой мантией, она царственно возвышалась над окружавшим её ольхово-кустарниковым чернолесьем и манила под своё покровительство не только меня, но и многоликое лесное население. Если случалось проходить мимо, я непременно заворачивал к поляне, и с удовольствием усаживался на её краю, распаковывал рюкзак и подолгу пил сохранённый термосом горячий чай, не уставая любоваться необыкновенным изгибом и переплетением сосновых стволов. В солнечные дни они приобретали оттенок червонного золота, и казалось, что не сосна стоит на поляне, а огромная причудливой формы корона, лежит на пуховом покрывале, словно, дожидаясь свою королеву. Однажды, в очередной раз, посетив «милый сердцу уголок», я ещё издалека по измятому снегу с удивлением обнаружил, что на моём месте уже кто-то побывал. Подойдя ближе и разглядев оставленные под сосной следы, я изумился. Круглые, размером с чайное блюдце, отпечатки лап говорили о том, что совсем недавно здесь отдыхала крупная рысь. Было очевидно, что она лежала на пригнутом к земле сосновом стволе, а перед самым уходом пометила его, резанув кору острыми когтями. Всё это однозначно указывало на то, что и поляна и сосна стояли на её охотничьем участке и являлись её законной собственностью. Теперь можно только гадать, мне или кому-то другому, часто нарушавшему границу её владений, оставила она своё предупреждение. После этого случая, подходить к поляне я стал очень осторожно, внимательно вглядываясь в даль, надеясь хоть краешком глаза увидеть, отдыхающую на стволе рысь. К сожалению, этому так и не суждено было случиться воочию, но к счастью, я вполне мог себе это представить. Давняя подруга. Вряд ли смогу припомнить, когда я первый раз обратил на неё внимание. Скорее всего, произошло это совершенно бессознательно. Заходя в лес или возвращаясь из него обратно, я всегда останавливался возле неё, чтобы перекусить заранее приготовленным бутербродом, попить чайку или кофейку, перемотать сбившуюся в резиновом сапоге или валенке портянку. Не знаю почему, но именно на неё замыкались все мои лесные походы. Когда я осознал это и стал искать ответ, то первое на что я обратил внимание, было её необычное местоположение. В ровных рядках сосновой посадки, состоящих из сотен деревьев, она, видимо оказавшись смелее остальных своих сестёр, шагнула всех ближе к дороге. Часто проходя этим местом, я естественно всегда натыкался именно на неё, потому что стояла она так, что обойти или объехать её было почти невозможно. Как часовой стояла она на входе в лес, фиксируя все мои посещения. От долгого многолетнего общения, я настолько привык к ней, что, несмотря на усталость, жажду и голод, всегда претерпевал любые неудобства и стремился к ней, как к главной точке моего путешествия. Со временем я даже обустроил под ней место, прислонив к её стволу невысокий чурбак, для удобства сидения и опилил сухой сук, на который стал вешать ружьё. Позапрошлой осенью, когда моросящие дожди стали сменяться лёгким снежком, я отправился в лес на первую в сезоне охоту. утренний морозец бодрил грудь, ноги звонко стучали каблуками по прихваченной холодом дороге. Лес встретил меня громкими криками дроздов, проворно порхавших среди рябиновых зарослей, украшенных оранжевыми гроздьями заледенелых ягод. Я остановился, чтобы полюбоваться большой стаей рябинников, как вдруг услышал впереди неистовый лай своей собаки. И в тот же момент голос её утонул в резком рёве заведённого тракторного двигателя. Пройдя немного вперёд, я увидел безрадостную картину: на лесной опушке высокий штабель из брёвен, а на противоположной стороне изуродованной глубокими колеями дороги, огромная куча древесного хлама, но самое главное, что повергло меня в уныние, это отсутствие моей сосны. В разрабатываемую делянку она, явно, не входила, а значит, была уничтожена только из-за того, что мешала проезду трактора, выволакивавшего хлысты на край леса. Бензопила срезала её под самый корень, не позволив торчать из земли и сантиметровому пеньку. Я посмотрел на лежащую справа от меня кучу брёвен и с грустью подумал, что где-то в её глубине лежит теперь моя давняя подруга, потерявшая свою индивидуальность и уже не отличимая от других своих сестёр.

[Поляк]

Норка-добытчица. Случайная встреча.http://rutube.ru/tracks/4332484.html?v=2c93b542c9fbd6747be90f19d536a662

Изменено 15 апреля, 2011 пользователем Поляк

[Поляк]

« Я не могу себе представить, какие ощущения в мире могут сравниться с тем, что испытываешь на глухариной охоте. В ней так много неожиданного, волнующего, таинственного, трудного и прелестного, что этих впечатлений не забудешь никогда в жизни». А. И. Куприн. ТОСТ ЗА УДАЧУ. Самые яркие впечатления моего пребывания в весеннем лесу неразрывно связаны с глухарём, точно так же, как и сама эта великолепная птица связана с темой охоты. О весеннем токовании глухарей написано не мало. Ископаемая птица, жившая в первобытных лесах ещё до появления «человека разумного», вызывает генетическое ощущение добытчика, которое не исчезло и в современном человеке, а лишь оказалось приглушенным «сытыми» веками нашей цивилизации. Но стоит только человеку забраться подальше в лесную глушь, как ощущение это неожиданно просыпается, разрывая нити, связывающие нас с обыденной жизнью. Странный охотник. Тёплая апрельская ночь густо измазала лес чёрной краской. Темень стояла такая, что невозможно было шагнуть и шага, без опаски наткнуться на какое-нибудь невидимое препятствие. Нащупав рукой в углу за дверным проёмом выключатель, егерь включил уличное освещение. Поляна перед домом наполнилась тусклым желтоватым светом, и стало видно, как парообразный воздух, рваными клочьями поднимается вверх по сосновым стволам, уплотняя и без того грузное небо. Ещё накануне вечером егерь решил, что на глухариные тока отправимся двумя группами: первую, состоящую из двух охотников, он повезёт сам на УАЗике, а третьего охотника он передоверил мне, мотивируя это тем, что я неплохо знаю местность и смогу справиться с поставленной задачей. Для её выполнения он великодушно пожертвовал нам свою старую «Волынь». Моим неожиданным «клиентом» оказался странного, совершенно не охотничьего, вида старик лет семидесяти. Был он высок, аккуратно подстрижен, разговаривал уверенным, высокого тона, голосом, который почему-то казался мне знакомым. Одет был в старенький, хорошо пошитый, костюм классического покроя, который раньше могли себе позволить лишь директора крупных предприятий или работники партийного аппарата. При ходьбе он немного прихрамывал, и по этой причине не выпускал из рук инкрустированную резьбой трость. За вечерним столом говорил много, но менее всего об охоте, отдавая предпочтение политике. Упоминал о каких-то профессорах, которых собирался выгонять на пенсию, чтобы открыть дорогу молодым и перспективным. В общем, вёл себя так, как не ведёт ни один истинный, в моём тогдашнем понимании, охотник, в предвкушении желанных событий.Урок первый. В половине второго ночи все приготовления были завершены, и мы разъехались с лесного кордона по заранее намеченным маршрутам. Старый ЛуАЗ, с примотанной алюминиевой проволокой задней дверью и заклинившими «дворниками», с упорством мула вез нас затопленными лесными дорогами к заветной цели – глухариному току. Иногда лужи были такими глубокими, что ледяная талая вода с напором захлёстывала в салон, и если бы не резиновые сапоги, нам приходилось бы задирать ноги вверх. Тусклые фары с проржавевшими отражателями лишь приблизительными контурами вычерчивали стволы, стоявших вдоль дороги деревьев. Пару раз мы теряли направление и заезжали в просеки. На одном из поворотов ЛуАЗик так тряхнуло на какой-то коряжине, что заглох двигатель и погасли фары. Оказавшись посреди огромной лужи, минут пять мы сидели молча в кромешной темноте. Было понятно, что охота наша сорвалась, помощь прибудет не ранее чем к полудню, а до базы с хромающим старцем нам нипочём не добраться и до вечера. Первым тишину нарушил престарелый клиент: -- Молодой человек, вы что-нибудь понимаете в устройстве автомобиля? – с абсолютным спокойствием спросил он. -- Так, в общих чертах? -- Тогда скажите, почему при заглохшем двигателе погасли и фары, ведь они должны гореть, если я не ошибаюсь, хотя бы за счёт аккумулятора. Я перегнулся за сидение и, чиркнув спичку, заглянул в аккумуляторную нишу в полу. Так и есть, плюсовая клемма слетела с положенного места и болталась в воздухе. Через пару ремонтных минут, мы вновь двинулись к заветной цели. «Ай да старик!» – подумал я, и неожиданно для себя одарил его прозвищем «Академик».Мимо погоды. Несмотря на все трудности и задержки в пути, в нужном месте мы оказались в нужное время. От развилки двух дорог, где мы остановились, по одной из них до глухариного тока было немногим более трёхсот метров. Торопиться нам теперь было не за чем, и мы решили расслабиться и поправить нервы бутербродами и горячим чаем. Слегка перекусив и согревшись теплом ароматного напитка, я прислонился головой к стеклу дверцы и задремал. Проснулся я от шума бьющего по крыше автомобиля дождя. «Академик», увидев, что я зашевелился, повернулся в мою сторону и сказал: «Уже минут двадцать идёт. Сначала тихонько сыпал, а теперь разошёлся». Нам обоим было понятно, что по такой погоде глухарь токовать не будет. «Подождём, время ещё есть, - с надеждой ответил я, - может ещё разведриться». В ожидании прошёл час, но дождь так и не прекращался. Накинув штормовку, я пробежался по дороге в направлении тока, в надежде услышать хоть одного глухаря. В бестолковом стремлении я послонялся по округе и вернулся к машине, когда уже совсем рассвело. Дождь к этому моменту уже почти закончился, но это не имело для нас теперь ни какого значения. «Нет, ни один не поёт» - с досадой доложил я, хотя этого можно было бы и не делать, и так всё было понятно.Урок главный. Развернувшись, мы погнали нашего четырёх колёсного «мула» обратно на егерский кордон. Тем временем, непредсказуемая весенняя погода, желая продемонстрировать своё хорошее настроение, решила одарить окружающую природу солнечным светом. Луч скользнул по верхушкам ещё голых берёз и, пробежав по бурым лесным лужам, упёрся нам в лобовое стекло. Не знаю, в какой степени всё происходящее волновало «Академика», но моё сердце негодовало: «Первый раз в жизни доверили сводить человека на глухаря, и такая невезуха! Он и сам, поди, расстроился, только вида не показывает. Вчера признался, что уже несколько лет глухаря не бил». Пока мои мысли обрывками кудахтали в голове, мы выбрались с низинных участков дороги на песчаный косогор. Я прибавил газку, и вездеходик, словно обрадовавшись неожиданному облегчению, пофыркивая, весело припустился по плотно прибитой дождём песчаной колее. Заложив лихой вираж в поворот, и выскочив из него с проворством лани, я вдруг резко ударил по тормозам, опешив от неожиданности. Впереди, в нескольких десятках метров перед нами, распушив крылья и задрав вверх голову, вояжировал токующий глухарь. Его ни чуть не смутило наше неожиданное появление, даже напротив, возможно, расценив наш автомобиль, как вероятного соперника, он прямиком направился в нашу сторону, ещё многозначительнее раскинув крылья. О таком сюрпризе я не смел и мечтать! Уловив смысл моего взгляда, «Академик» осторожно достал из-за сиденья ружьё и, зарядив его, приоткрыл дверцу машины. Стволы плавно скользнули в приоткрытую щель, щека прижалась к ложе, пальцы легли на курок. Сердце моё замерло в ожидании выстрела, но вместо него я услышал лишь сухой щелчок. Осечка! Я увидел, как, переводя дыхание, старик переложил палец на второй спусковой крючок, прицелился и надавил на курок. Что за чертовщина! Вместо грома порохового заряда, я вновь услышал звук осечки. Подобно пытающемуся обмануть злую судьбу зайцу, я одновременно бросил взгляды и на глухаря, и на старика, и, не промедлив ни секунды, схватил своё ружьё, чтобы поставить окончательную точку в этой череде неудач. Приоткрыв дверцу, и изогнувшись всем телом влево, я прицелился и уже почти нажал на спуск, как ладонь моего спутника легла мне на локоть правой руки: «Не надо, не стреляйте. Судьба дважды подарила ему жизнь. Третий раз она может оказаться к нему менее благосклонной». Оценив наше замешательство и, видимо, поняв что мы ему уже не соперники, глухарь повернулся к нам спиной и, не теряя собственного достоинства, скрылся за извивом дороги. Пока я разряжал ружьё, Академик вынул из сумки бутерброды, две рюмки и нераспечатанную бутылку, диковинной в те времена, водки «Абсолют». «Давайте выпьем за его удачу, она ему ещё не раз пригодиться, -- предложил он, -- Это хорошая водка». И тут он, достал из внутреннего кармана пиджака очки и прочитал мне по-русски рецепт её изготовления, написанный на тыльной стороне бутылки на английском языке. Такой молниеносный перевод произвёл на меня серьёзное впечатление. «Как есть «Академик»», - подумал я, принимая протянутую мне рюмку. Урок последний. После отъезда охотников, отдыхая вечером на кордоне, егерь вдруг спросил: -- Ну, как тебе «Академик»? Прозорливость егеря меня насторожила. Откуда он мог узнать о данном мной старику прозвище. Сделав вид, что не придал этому значения, я ответил: --Забавный старик. По-английски шпарит только так, и переводит прямо с листа. Немного выдержав паузу, и убедившись, что егерь не собирается развивать тему, я как бы невзначай спросил: -- А почему ты его Академиком назвал? -- А как его ещё называть, если он и есть академик!? -- без затей ответил егерь. -- В каком смысле? -- не унимался я. -- В прямом. Фамилия ему Капица. Академик Капица. -- Этого не может быть! Я точно знаю, что один Капица помер, а сын его «Очевидное -- невероятное» по телеку вёл, так они не похожи. Егерь громко засмеялся! -- Чему тебя только в школе и институте учили! – сквозь смех добавил он, - или ты двоечником был? Это Михаил Степанович Капица- дипломат! Различать надо! Егерь безнадёжно махнул в мою сторону рукой, и отправился спать.

[Antonio156]

Спасибо Вам за рассказ! Прочитал и как будто сам еще раз на охоте побывал.

[Поляк]

Ёжкина любовь! И хочется, и колется!http://rutube.ru/tracks/4352228.html?v=eff2167c87d86a71ffb3264417281d11

Изменено 21 апреля, 2011 пользователем Поляк

[Поляк]

МЕЧТА РЫБОЛОВА. Серёга Белянин страстно любил рыбалку. Два года назад, за успешное окончание четвёртого класса, родители отпустили его на недельку-другую к другу в деревню. Серёжкин товарищ и одноклассник Вовка Рощин жил в доме напротив, и каждое лето уезжал на все каникулы к бабушке, в далёкое село на окраине области. Возвращался оттуда Вовка всегда возмужавшим, загорелым, а главное, набитым до краёв всевозможными рыбацкими рассказами и небывальщинами, от которых у Серёги щемило под ложечкой и перехватывало дух. И вот счастье улыбнулось ему! К столь вожделенной поездке Серёжка начал готовиться загодя. Выпросив у матери немного карманных денег, он отправился в рыболовный магазин покупать снасти. В отгороженном рейками закутке стояли новенькие бамбуковые удилища. Сначала Сергей долго разглядывал их, прикидывая в уме, какую лучше покупать – двухколенную или трёх? Если взять удочку подлиннее, - деловито рассуждал он, - то и забросить можно будет и подальше, и поглубже. А там и рыбка может клюнуть покрупнее. Значит, надо покупать трёхколенную. Но с другой стороны, она тяжелее. Управляться с ней будет труднее, а значит, устану быстрее и, соответственно, поймать смогу меньше. Рассудив всё по-взрослому, Серёжка остановил свой выбор на двухколенке. Удочка была хороша! Взяв её рукой за комелёк, Сергей тряхнул рукой, как это бывает при подсечке клюнувшей рыбы, и, насладившись игрой кончика, принял окончательное решение о покупке. С удовольствием потратив ещё пару часов на подбор лески, крючков, грузил и поплавков, Серёга побежал к Вовке. Умудрённый рыболовным опытом Вовчик, особого энтузиазма при разглядывании приобретённых другом товаров, не проявил. «Зачем тебе всё это, - спросил он, - у нас рыбу корзинками ловят. Да и удочки у меня есть. Ореховые, правда, но прямые и упругие. А поплавки я из пенопласта или пробки делаю, покупным не уступят!» Разжигаемый страстями предстоящей рыбалки, Сергей уже не слышал друга, и явственно представлял, как он рыбачит на берегу незнакомой ему полноводной реки, тягая поочерёдно плотвиц с окунями. И вот час «Икс» настал. Тёплое летнее солнце ещё только успело показать свою рыжую чёлку над горизонтом, а Вовка с Серёжкой уже мчались вниз по пыльной тропе к речке. Оберегая дорогое удилище от неожиданных повреждений, и прижимая к животу сумку с рыболовными принадлежностями, Серёжка явно отставал, и, огибая ивовый куст, вдруг совсем остановился. Неожиданная картина открылась его взору: вместо полноводной реки, которой грезил он в своих снах, он увидел небольшой ручей, неспешно текущий по пологому оврагу и перепруженный неширокой деревянной плотиной, удерживающей поросший буйной растительностью водоём. -- И это ваша речка? – с надменно издёвкой обратился он к вернувшемуся обратно товарищу. -- Да! Это и есть наша Быстроструйка! – с гордостью ответил Вовка, - вода в ней знаешь, какая лечебная!? К нам сюда со всей округи за водой приезжают! Ну, пойдём, а то самый клёв пропустим, и так проспали немного. Разочарованный увиденным, не дожидаясь, когда за ним приедут родители, Серёжка попросил Вовкину бабушку купить ему билет на автобус, и уехал домой. Давшая трещину дружба заставила Сергея искать новые источники свежих рыбацких впечатлений. Нашёл он их в рыболовном магазине, где умудрённые опытом покупатели-рыболовы иногда делились друг с другом результатами своих поездок. Боже мой, что это были за рассказы! Как опьяняли они мальчишескую душу, вливаясь в неё утренними предрассветными туманами, лёгким вечерним ветерком, стихающим лишь для того, чтобы огромная рыба, поднявшаяся к поверхности из-под почерневшей от времени коряги, могла оставить на водной глади свой расходящийся кругами всплеск. Мальчишеское воображение будоражило разум, и Сергей представлял себя, то сидящим с удочкой на берегу большого кишащего рыбой залива, то плывущим на моторной лодке к заветным, только одному ему известным, речным омутам, где стоят в засадах под нависшей растительностью, голодные зубастые щуки. Готовясь к возможной и постоянно планируемой рыбалке, Сергей скупал в магазине всё, что только было возможно: разноцветные поплавки, крючки разных размеров и форм, наборы грузил и многое другое, что могло пригодиться при рыбной ловле. Заприметившая паренька продавщица, прониклась уважением к его увлечению, и однажды даже продала ему из-под прилавка Клинскую леску 0,17. В очередной раз, толкаясь в магазине, где от частого присутствия все товары были ему давно знакомы, как вызубренная в начальных классах таблица умножения, его блуждающий по прилавкам взгляд наткнулся на оранжевую коробочку, внутри которой находился предмет в виде тёмно серой пластины, обозначенный на ценнике словами – «Мечта рыболова». При виде этих магических слов, Серёжкино сердце содрогнулось. Он не верил своим глазам, оказывается всё, о чем он так долго грезил, помещалось в маленькой плоской коробочке и стоило всего 95 копеек. Пошарив по карманам, он набрал нужную сумму и побежал на кассу пробивать чек. Купив заветный товар, Сергей отправился не домой, а к прежнему товарищу Вовке Рощину. Ему очень хотелось показать, что у него теперь есть то, без чего настоящая рыбалка просто не возможна, а все Володькины удочки из ореховых прутов и поплавки из пенопласта, просто какое-то баловство, не имеющее к серьёзной рыбалке никакого отношения. «Бывший» друг встретил Серёжку широкой добродушной улыбкой, но обладатель «Мечты рыболова» просто не заметил её, а надменно вытащив из кармана оранжевую коробочку, протянул её однокласснику со словами: «Угадай что это?» Вовка покрутил коробочку в руках, достал тонкую шершавую пластину и тихонько надавил на неё пальцами. От такой «грубости» пластинка хрупнула и развалилась на две половинки. От увиденного, у Серёжки слёзы навернулись на глаза, щёки его покраснели и из глубины обиженной души вырвалось: « А-а!». -- Да не расстраивайся ты так, - попытался успокоить товарища Вовка, - это всего лишь брусочек для заточки крючков. Пустая вещь! Ей и не пользуется никто и никогда. Проще и дешевле крючок новый перевязать. Но Серёжка уже не слышал Вовку, он мчался вниз по лестнице, смахивая ладонью слёзы. Горе его было так велико, что ему казалось, будто жизнь его разлетелась на осколки, как лопнувшая от неуклюжего нажима хрупкая пластинка. Вместе с пластиной окончательно раскололась и мальчишеская дружба. Шло время, и с каждой новой осенью на Вовкиной на форточке, на которой поначалу сушились лишь уклейка и мелкая краснопёрка, стали появляться голавли, горбатые окуни и даже щучки. Серёжка наблюдал за успехами одноклассника с некоторым пренебрежением: «Подумаешь, улов?! Я вот как соберусь с отцом на Волгу, так не таких экземпляров наловлю!» С этими мыслями, рыболов-мечтатель открывал письменный стол, где у него один из ящиков был отведён под рыболовные мелочи, и с увлечением начинал перебирать их в очередной раз. *** Выйдя из метро, Владимир Петрович Рощин, повернул к газетному ларьку, как вдруг увидел человека с очень знакомыми чертами лица. -- Сергей Андреич! – окликнул он старого друга, - А я гляжу: ты – не ты! Сколько ж мы с тобой не виделись? Где ты теперь? Как? -- Здравствуй, Володь! – не скрывая удовольствия от встречи с приятелем, подхватил Белянин, и, протягивая Рощину руку, громко добавил, - а загорел-то как!! -- Да я только из деревни. На доме крышу перекрывал, вот и хапнул солнышка во всю рожу. -- А ты всё там же? Бабушка-то жива? -- Бабушки уж пять лет, как нет. Вот и тяну дом на себе, бросить или продать жалко! Опять же рыбалка у нас там теперь классная. Мы с местными мужиками собрались, плотину новую соорудили, так там теперь такой водоём образовался – берегов не видно. А глубины какие! Три года назад рыбу запустили: щуку, леща, карася крупного. Так что милости прошу в гости, отведёшь душу с удочкой! На этих словах, Белянин неожиданно поник настроением, и, опустив вниз глаза, вдруг неожиданно даже для себя самого, соврал: -- Да нет, спасибо! Я сейчас на Байкал мечтаю съездить, там, говорят, в это время на спиннинг хорошо берёт! И потом, я сейчас больше охотой стал увлекаться. -- Охотой? – удивился Рощин, -- Охотой – это серьёзно! Ну, удачи! Бывай здоров!