Поляк Опубликовано 16 мая, 2011 Автор #26 Жалоба Поделиться Опубликовано 16 мая, 2011 У страха глаза велики. Бушевавший весь день и рвавший с деревьев ослабленную осенними холодами листву ветер к концу дня присмирел, и лишь лёгкими вздохами щекотал стволы, уставших сопротивляться его нажиму, деревьев. С наступлением сумерек небо просветлело, и весёлые звезды ярким жемчугом заиграли в его бездонной глубине. Словно подражая небу, чёрное дно резиновой лодки, оставленной нами на берегу небольшой лесной речушки, заблестело мятым целлофаном первого заморозка. Небольшая лесная полянка, удобно устроенная природой между лесом и речкой, приютила нас сегодня утром. Южной стороной она выходила к неширокому песчаному плёсу, обжатому с запада и востока высокими стенами камыша. Чуть выше, по покатому угору, почти вплотную к ней, подступал высокий сосновый лес, по краю которого тянулась широкая вырубка, плавно переходящая в заболоченную речную пойму. Я не был в этих краях лет десять, а, вновь очутившись здесь, с трудом узнал некогда хорошо знакомые места. Под воздействием рук человеческих, лес стал абсолютно другим. Старых, привычных ориентиров не было, и лишь какое-то необъяснимое внутреннее чувство позволило мне найти заветную поляну, которая чудом сохранилось в том виде, в котором она первый раз предстала перед моим взором. К великому моему изумлению и радости, не изменилась и речушка: всё те же песчаные плёсы, узкие бурлящие протоки и широкие омуты с непрозрачной бурой водой, создающие впечатление непостижимой пугающей глубины. Картины прошлого, утраченного для меня в силу необратимости прожитого окончательно и безвозвратно, вдруг сказочно вернулись и так взбудоражили кровь, что сердце моё забилось в непостижимом щенячьем восторге. Целый день мы рыбачили по протокам и омутам и природа, словно не желая испортить нам настроение, одарила нас богатым уловом. Создавалось впечатление, что щуки, обитающие в речушке, только и ждали нашего приезда. Они с жадностью набрасывались на наши блёсны, воблеры и джиги. К вечеру на троих мы поймали почти полсотни щук весом от 300 до 600 граммов. Ночной гость. С наступлением полной темноты, мороз окреп настолько, что тропка, ведущая к реке, захрустела и слилась с застывшей закрайкой воды. Обвалившаяся на округу морозная темень придавила лес к земле и лишь над костром она выгнулась куполом, уступая нам немного жизненного пространства. К полуночи, аппетитно поужинав жареной рыбой и вволю нафилософствовавшись, мы разбрелись по палаткам. За свою жизнь мне много раз приходилось ночевать в лесу, и всегда это было одинаково. Я подолгу лежу в палатке, вслушиваясь в ночь. Вот ветер зашелестел в осиннике, вот рыба плеснулась в реке, вот почти бесшумно задела крылом хвою сова, присаживаясь на сосновую ветвь. Пожалуй, самые шумные обитатели леса – мыши и ежи. Их шуршание создает ощущение пробирающегося по бурелому кабана или медведя. На самом же деле, крупный зверь ходит по лесу очень тихо и осторожно, особенно если он уловил близкий запах человека. Человек для него - синоним опасности. Понимающего природу происхождения лесных звуков человека, ночные шумы не пугают, а действуют усыпляюще, как пара-тройка книжных страниц, прочитанных перед сном. Слабые отблески догорающего без присмотра костра, последний раз скользнув по брезенту палатки, тают вместе с моим сознанием, и я погружаюсь в неглубокий легкий сон, интуитивно продолжая контролировать всё происходящее вокруг…. Проснувшись среди ночи, я вдруг понял, что мой сосед по палатке не спит. Я повернулся в его сторону, и уже было хотел спросить, в чём дело, как его ладонь прикрыла мне рот. Почти уткнувшись губами в моё ухо, он прошептал: - Слышишь!? Человек ходит где-то совсем рядом, а близко не подходит. - Андрюха, наверное, покурить вышел, - таким же тихим шепотом ответил я. Мы оба прислушались. Было тихо. Вновь прижавшись губами к моему уху, товарищ произнёс: - Не-е, Андрюха спит. Это кто-то чужой. В этот момент снаружи послышалось непонятное шуршание, и раздались звуки, похожие не то на стоны, не то на глухой протяжный кашель. - Слышишь, кашляет! Я же говорю человек! - А почему к нам не подходит? - Он уже подходил, потом отошёл. Всё происходящее было настолько странным и не поддавалось логическому объяснению, что чувство испуга и оцепенения передалось от товарища мне. Осознание того, что в случае внезапного нападения, палатка не сможет нас защитить, усиливало страх. Мысли лихорадочно колотились в голове: «Если рядом враг, то его лучше встречать лицом к лицу, но для этого необходимо совершить волевое усилие, и выйти из палатки. Зачем он сюда пришёл? Почему ходит кругами? А вдруг это не человек, а зверь? Тогда почему он нас не боится?» Я осторожно, без лишнего шума, перевернулся с бока на спину и шепнул товарищу: - Зверь! И в это самое время хриплый кашель раздался совсем близко! Потом ещё раз, уже чуть дальше. Потом опять рядом! Через несколько мгновений я отчётливо услышал треск ломающихся веток и неистовый топот, потом звук сильного удара, рассыпавшегося не гулким эхом по округе и утонувшего в громком сопении. Из состояния чуткого прислушивания нас вывел громкий крик Андрея: - Э-э-э! Вы чего там делаете?! - Тихо ты! – прошипели мы в один голос, высунув головы из палатки. Мы долго стояли втроём, напряженно вслушиваясь в тишину, но страшные ночные звуки больше не повторились. Реанимировав умерший костёр и просидев возле него до самого рассвета, единогласно было решено обследовать округу и установить причину нашего ночного беспокойства, ибо ничто так не пугает человека, как неизвестность. Раскрытие тайны. Чуть только на востоке посветлело небо и на его фоне вырисовались макушки деревьев, мы вышли на заросшую мелким березняком вырубку. Медленно двигаясь по еле угадываемой дороге, мы напряжённо вглядывались и вслушивались в окружающее нас пространство. Первое, что бросилось нам в глаза – это ободранные стволы молодых сосенок, реже – берёз и осин, а также большое количество свежих лосиных следов. Собственно говоря, этих косвенных признаков было вполне достаточно для того, чтобы понять, кто так бесцеремонно нарушил наш ночной покой, но мы решили разобраться во всём досконально. Спустившись в небольшую заболоченную низину, соседствующую с нашей поляной, мы обнаружили пологую, выбитую копытами и сильно утоптанную яму. Диаметром она была около метра и глубиною сантиметров 30-40. Это был, так называемый, «точок», которые выбивают лоси-самцы в период гона. Во время полового возбуждения быки частенько теряют чувство опасности и могут довольно близко подпустить к себе человека. Именно этим и объясняется ночная бесцеремонность самцов, устроивших поединок в непосредственной близости от нашего лагеря. Справедливости ради, нужно отметить, что наши недавние страхи были вполне обоснованными. Обычно смирный и безобидный лось, в период гона может быть весьма агрессивным. Неспровоцированные нападения лосей на людей, о которых много говорят, а иногда и пишут, конечно, следует относить к жанру фантастики. Раздражённый же близким присутствием соперника бык может кинуться и на человека. Правда, обычно в такой ситуации достаточно направить на зверя свет сильного фонаря или громко произнести несколько слов. Но бывает, что этого недостаточно, тогда чтобы отпугнуть слишком активного драчуна, нужен выстрел вверх из ружья, конечно, еже ли таковое имеется. Первые признаки гона лосей в наших лесах появляются в конце августа. Наиболее активны лоси на зорях: утром, с рассвета до восхода солнца; и вечером, с захода солнца до полной темноты. Не успокаиваются звери и ночью, бродят в поисках самок, издавая страстные, стонущие звуки. И лишь среди дня наступает короткий период покоя. В первой декаде октября, когда большинство коров покрылось, гон затухает. Быки-производители, потерявшие за этот период до 30% веса, уходят в крепи на кормёжку и отдых. Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 31 мая, 2011 Автор #27 Жалоба Поделиться Опубликовано 31 мая, 2011 КРИК КОРОСТЕЛЯ. Тёплым майским утром стою на высоком берегу реки и наблюдаю, как плотный желеобразный туман сползает с окрестных возвышенностей в огромное блюдо заливного луга. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, но его пронзительный свет уже скользнул по белой росной влаге и словно запёкся в её дрожащей накипи. Это напоминает мне, как давно в детстве, таким, же ранним утром, мать доставала из русской печи плошку с утомившимся в её жарком чреве молоком, подёрнутым тонкой рыжевато-коричневой пенкой. Здесь наверху тепло, но стоит только сделать всего несколько шагов вниз по склону, и ощущаешь и лицом, и спиной влажную пронизывающую прохладу. Невольно поёживаешься, от прорвавшегося в лёгкие свежего леденящего нутро воздуха, ускоряешься в ходьбе, придавая каждому своему движению стремительность. Май у нас бывает разный, то по-летнему тёплый и жаркий, то холодный, наполненный порывистыми северными и восточными ветрами, нередко приносящими с собой дожди. У каждого года, месяца и даже дня есть своя природная примета, неповторимая, не принадлежащая больше ни чему на всём белом свете. Есть такая примета и у тёплого мая. Спустившись в низину, непроизвольно оглядываюсь и вижу, как над противоположным краем необъятного заливного луга, поднимается огромное, загрунтованное белой эмульсией тумана, солнце. Мне смешно…. Шагнув с высокого берега вниз, я представляю себя маленькой гирькой, брошенной на весы мирового порядка, которой оказалось достаточно для того, чтобы поднять над горизонтом такую махину, которая теперь висит надо мной и пытается разглядеть того, кто так легко и непринуждённо подбросил его в небесную высь. В этой своей попытке солнце раздувает пламенные щёки и лёгким тёплым дуновением начинает растапливать заполнивший низину туман. Луг постепенно согревается, наполняясь красками и многочисленными звуками. Из всего этого разнообразия голосов я хорошо знаю и выделяю один, самый громкий и самый резкий. Он напоминает часто повторяющийся треск: тря-тря, тря-тря, тря-тря…. Это кричит коростель – небольшая птичка, умело скрывающаяся в высокой траве. За громкий, обрывистый и немелодичный голос наши предки наградили коростеля очень подходящим именем – дергач. И действительно, создаётся впечатление, что птицу кто-то настырно дёргает за хвост и от этого она часто и испуганно вскрикивает. Однако, на самом деле, у этой своеобразной «песни» совсем другое предназначение. Перекличка самцов коростеля, обозначающих таким образом своё присутствие на определённой территории, слышна за несколько сотен метров. Если быть внимательным и проявить терпение, то можно определить, что самцы не просто кричат, а именно перекрикиваются, точно так же, как это делают, например, деревенские петухи. Песенные партии участников этого майского хора хорошо расписаны и распределены. Здесь почти нет импровизаций, а каждое нарушение воспринимается, как посягательство на чужую территорию и быстро наказывается бдительным соседом. Родившись в городе, я мало что знал об окружающем нас мире природы, и, будучи ещё пацаном, приезжавшим лишь на выходные в деревню, впервые услышал крик коростеля и принял его за кряканье утки. Нужно сказать, что это часто встречающаяся ошибка. Для многих людей, изучавших природу исключительно по сказкам и детским книжкам, любое «кря» или «тря» непременно является признаком присутствия утки. Однако природа гораздо разнообразнее, чем наше представление о ней. Решив рассекретить постоянно крякающую в траве утку, я начал к ней подкрадываться. Осторожно, стараясь двигаться как можно тише, я шаг за шагом приближался к заветной цели. Когда «утка» замолкала, я замирал, напряжённо вглядываясь в траву в надежде её разглядеть. В обездвиженном оцепенении проходила минута – другая, и вдруг птица начинала кричать уже дальше или в стороне от меня. Я удивлялся, когда же она успела переместиться и, главное, абсолютно незаметно для меня. Разочаровавшись в выбранном методе скрадывания, я решил действовать «на пролом». Выждав момент, когда из травы донеслась очередная трель, я рванул вперёд и в несколько прыжков очутился в нужном месте. Но к моему великому разочарованию, утки там опять не оказалось: из зелёной кочки выпорхнула какая-то птичка и неуклюже свесив лапки перелетела на несколько десятков шагов вперёд и вновь опустилась в траву. Тогда мне и в голову не могло прийти, что именно эта, невзрачная на первый взгляд, птичка является обладателем столь громкого голоса. Более того, в последствие оказалось, что коростель – птица, в некотором смысле, легендарная. Одна из таких легенд связана с неподражаемой способностью этих птиц с невероятной скоростью бегать среди высокой и непролазной травы. Коростель, особенно нагулявший к осени жирку, очень неохотно поднимается на крыло, а предпочитает скрываться от опасности бегом, ловко маневрируя в травяных лабиринтах. Отсюда, видимо, и появилась легенда, утверждающая, что по осени коростели не улетают на юг, как это делают все перелётные птицы, а уходят туда пешком, покрывая шагом огромные расстояния и сбивая в кровь лапки. Поинтересуйтесь у какого-нибудь знакомого охотника на эту тему, и он вас клятвенно заверит, что это именно так и происходит. На самом же деле, коростель не только превосходный бегун, но и отличный летун, способный совершать длительные перелёты на высоте в несколько сотен метров, что позволяет ему перемахивать через моря и зимовать в Африке и Южной Азии. Но, не смотря на столь высокие аэродинамические качества, в местах гнездований и зимовок дергач предпочитает решать все свои дела не отрываясь от земли. Коростель – объект спортивной охоты и с этим связано ещё одно из противоречий. Как обладатель превосходного мяса, он является желанной добычей, но при этом его просто ненавидят владельцы легавых собак, охота без которых на коростеля, может носить лишь случайный характер. Одним из главных достоинств легавой собаки считается «стойка» - умение замереть над притаившейся в траве птицей. Именно по этому напряжённому положению своего четвероногого питомца и определяет охотник, где затаилась дичь. Приблизившись к застывшей в стойке собаке, охотник вскидывает ружьё и, послав собаку командой «вперёд», делает выстрел по взлетевшей птице. Но у коростеля своя тактика защиты, он не таится от причуявшей и подошедшей к нему собаки, а стремиться убежать от неё. В результате, легавая срывает стойку и начинает преследовать ускользающие по траве запахи, не давая возможности охотнику приблизиться к дичи на выстрел. Охота оказывается сорванной, а в адрес «премудрого» коростеля сыплются проклятия и упрёки. Но маленькой неприметной птичке уже нет до них никакого дела, она, как и некоторое время назад, продолжает заниматься своими привычными житейскими заботами, позволяющими ей вести свой род в нескончаемом течении веков. Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 18 июля, 2011 Автор #28 Жалоба Поделиться Опубликовано 18 июля, 2011 ДУША – ПОДСНЕЖНИКВ ту благодатную пору, когда начнет сиять напролет день-деньской солнце, когда начнет освобождаться от снега и потемнеет лес, когда пойменные луга заиграют талыми водами, а по озерам проступит синяя наводь, когда в воздухе настоится арбузный холодок талого снега, в эту самую пору появляются в наших краях первые вальдшнепы…Он мой ровесник, даже чуточку моложе, но, знакомясь, вполне серьезно представился:- Дядя Паша. С тех пор и зову его так. Он высок, широк в лице, нос мясистый, пористый, в черных оспинках бывших угрей, глаза маленькие, но острые, Смешливые и умные. Плечищи здоровенные, ладонь сухая, сильная – ухватистая. В деревне дядю Пашу кличут попросту: Пашка-Вяхирь. В деревнях вообще любят давать прозвища и, как правило, очень точные. Кликуху свою Павел получил за неимоверное пристрастие к стрельбе голубей. Придет на зерноток, разгонит зажиревших, обленившихся от «сладкой» жизни сизарей и давай лупить по ним из своей старенькой тулки. - По что они тебе? – как-то раз спросил я, - ешь ты их что ли? - Да разве дело в еде? – удивился Пашка, - голубь – летун высшей квалификации, такие пируэты в воздухе может делать… Траекторию полёта ломает на раз - попробуй попади! Свои стрелковые тренировки Пашка устраивал всю зиму каждую неделю, а к весне приходил на зерноток чуть ли не каждый день. Брал с собой пять патронов. Пять выстрелов – пять голубей. И очень огорчался, если уравнение не сходилось. Как-то раз застал я дядю Пашу за деревенской околицей. Он стоял, пристально вглядываясь в белое поле. Я подошел и молча, встал рядом, пытаясь определить, что привлекло Пашкино внимание. Солнце, отражаясь от снежной поверхности, больно било в глаза. Павел смотрел вдаль из-под руки и, вдруг, вздохнув, радостно сказал: - Вот и настоящая весна пришла. Вон, гляди, проталинка проглянула. - Где? - Да на холме, не уж не видишь? - Эх, проталинка! – засмеялся я – носовым платком закроешь!- Да разве размер – главное? – опять вздохнул Пашка, - весне бы только зацепиться, а там пойдет…- Далась тебе эта проталинка. Тоже мне Гидрометцентр доморощенный.- Дурень! – вдруг громко засмеялся Павел, - ведь тяга вальдшнепиная скоро начнется.Он захлопал в ладоши и запрыгал, как ребенок.- Понял теперь, для чего я на голубях тренируюсь? – сказал он и, с иронией посмотрев на меня, добавил, - эх ты, охотник! Ну, ничего, я из тебя человека сделаю, дай срок.- Срок тебе не я, а прокурор даст, за стрельбу по голубям в населенном пункте, - в свою очередь засмеялся я и, решив подшутить, толкнул Пашку в сугроб. Но дядя Паша даже не пошатнулся, а вот я, словно теннисный мячик, отскочил в противоположную сторону. Мы оба рассмеялись. Пашкино приподнятое, весеннее настроение передалось мне, и мы всю дорогу к дому посыпали друг друга колкими, язвительными, но добрыми по своей сути шуточками.С каждым днем росла Пашкина проталинка. Она ширилась, захватывала новые участки у поля. Проталинку обжили прилетевшие грачи. У нее уже и сестренки появились, и зима на них махнула рукой, забывая по ночам латать снегопадами.Как-то после обеда повстречался мне дядя Паша.- Ну, что, охотник, пойдешь со мной на тягу? - спросил он, - я намедни в лес бегал. Тянут уж разлюбезные.- А когда идти? – нисколько не раздумывая, согласился я.- Да сегодня вечером и пойдем, если не занят, конечно, - обнажая в улыбке зубы и, хлопнув меня по плечу, сказал Пашка.После ужина, снарядившись по всем правилам, мы вышли за деревню. Прошли вдоль реки и через молодой ельник вышли на поляну, покрытую мшистыми кочками.Одна из елей, наверное, самая любопытная, выскочила вперед и стояла на поляне, как маленький бунтарь, ощетинив свои колючие ветки. Около нее и остановился Пашка – это было его любимое место.- Ты вон туда иди, за березняк, там тоже место – люкс, - предложил Павел.Я прошел подальше вперед и примостился близ березы у невысокого куста черемухи. Пройдет совсем немного времени, и этот маленький неброский кустик станет нарядным, как невеста на свадьбе, и уж не оторвешь от него взгляда. Так бывает с деревенскими девчонками: бегает по улице веснушчатая, длиннорукая, и, вдруг, на глазах превращается в красавицу…Апрельский вечер подходит к лесу незаметно и тихо, как подкрадывается к стогам мышкующая лисица. Вот тишина опустилась на верхушки берез, вот скользнула по знобким стволам и, вдруг, отступила перед любовной песней вальдшнепа:- Хорк, хворк-с-с-т!Я вскинул ружье, но было уже поздно. Вальдшнеп удалялся, исчезая в фиолетовой дали. Словно хлопок петарды, с Пашкиной стороны раздался выстрел. И вновь тишина.Я подошел к березе и прислонился спиной к ее гладкому и холодному стволу. Мне казалось, что под ее корой пульсируют соки от корней к ветвям, где маленькие, величиной с ноготь, листья переговариваются на своем языке. Им суждено все лето пить солнце и дожди, сопротивляться ветру, и растить у своего черешка новую почку, чтобы вот в такой же апрельский день она разжала свой кулачок и выпустила из него клейкий листок. - Хворк, ст! Хворк!Не медля ни секунды, я прицелился и выстрелил. Птица покачнулась и упала вниз в темноту. Я сорвался с места и бросился искать свою добычу. Я пробирался между кустами, как в лабиринте, несколько раз возвращался на одно и то же место, ощупывал руками землю. Тщетно. Где-то сзади, там, где стоял Павел, раздались с небольшими промежутками еще четыре выстрела.Я сидел на сырой земле и ругал себя за плохую стрельбу. Вальдшнеп был явным подранком. Ведь, если бы он был бит чисто, я бы точно нашел его.Сзади, почти неслышно, подошел Павел. На его ремень были приторочены пять вальдшнепов. Пять выстрелов – пять птиц. - Ну, что, разлюбезный?! Как дела? Где дичь?Мне было стыдно, но я все без утайки рассказал Павлу.- Не расстраивайся, - успокаивал он, - утром с собачкой придем, найдем твоего беглого кулика. Подранка бросить – последнее дело. - Тебе хорошо говорить! У тебя вон пять штук висит.- Чудак ты человек. Да разве ж дело в количестве, - засмеялся Павел, - ну хочешь, на возьми, пусть будут твоими. Я на охоту души ради хожу, а не корысти для. На весенней охоте, брат, душа оттаивает. Ну, вставай, вставай. Пойдем к дому.Я шел сзади, глядел на огромную Пашкину фигуру думал о его жизни и сознавал, что она богаче моей в том смысле, что он живет одной жизнью с природой, глубже меня понимает ее, глаз его видит скрытое от меня. Я завидовал Паше-Вяхирю, его детской беззаветной любви к природе, любви, которой сильнее и чище, наверное, нет на земле. Вмещая в себя все красоты русского леса, он, вероятно, даже не смеет предполагать в себе талант. Про таких в старину говорили: «С виду гроза, а душа – подснежник».Приехав в очередной раз в деревню, я поспешил зайти к Павлу. Его дом стоял на краю села. Окна были украшены резными наличниками, сделанными самим Пашкой; в них были видны выдумка и композиционная продуманность, изба в их наряде стояла точно сказочный терем.Мать Паши встретила меня у крыльца:- Господь милостивый! Проходи, проходи в дом.Мы вошли в избу. Тетя Настя собрала на стол.- Как поживаете? А где Павел? – поинтересовался я.- Панька, Панька…, - с дрожью в голосе ответила тетя Настя, - одно расстройство матери. Посадили, ведь, его.Женщина всхлипнула и ладонью вытерла накатившую слезу.- Как посадили? – опешил я.- Вся уж я извелась, стыд-то какой. Ведь убивец он у меня.Ее плечи задрожали, и уже не в силах сдержать себя, она разразилась громким рыданьем.Я не стал донимать ее расспросами, дал ей вволю выплакаться, после чего, она сама мне все рассказала:- Рыбалил он на Глушице, да и увидал, как пастухи колхозные утят неокрепших кнутами бьют. Потешаются, стало быть. Ну, мой-то взъерепенился, да и шарахнул одного пастуха по морде. Кусалку свернул, нос на бок сшиб и мозги, видать, сильно стряхнул. Чуть не помер мужик-то, слава Богу, откачали. Вот и засудили Паньку-то моего. Пять лет дали. На суд нам ваката назначили, но он сказал, что еже ли шестьдесят тыщь дадите, помогу – отделается условкой. А у нас припрятано только две было. Ну, я ружье евонное продала, коровку на мясо, да и так, по мелочи. Все распродала, набралось только пятнадцать. Стало быть, не хватило, чтоб свободу-то купить. Плечи ее вновь задрожали…… Женщина проводила меня до калитки, и только когда я отошел, вновь окликнула меня: - Приходи еще. А, может, вместе к Паньке съездим? Он тут недалеко отбывает, за день управимся.Я брел по пыльной дороге, шаркая ботинками. У меня не укладывалось в голове все услышанное мной. Серые тучи плотно затянули небо. Первые крупные капли дождя гулко забарабанили по грунтовке.Встретиться с Павлом мне пришлось лишь через три года. Получив условно-досрочное освобождение, он вернулся в родную деревню. Узнав об этом, я поспешил к нему. Вбежав на крыльцо, я постучал в дверь. В сенях что-то скрипнуло, и на пороге показался Павел.- Здорово, чертяка! – расплываясь в улыбке, почти прокричал я.- Ну, здравствуй, охотник, - с упругой мужской сдержанностью ответил Павел, протягивая мне ладонь, на тыльной стороне которой синела яркая наколка. Павел перехватил мой короткий взгляд, почти незаметно улыбнулся и, отстраняясь, позволил пройти в дом. - Мать! Собери на стол, гость у нас, - крикнул Павел, и я услышал в его голосе стальную нотку властного человека. И где-то в глубине моей души зародилось необъяснимое желание уйти. Я глядел на Павла и никак не мог уловить тех странных метаморфоз, которые с ним произошли. Одно было неоспоримо, напротив меня сидел не Пашка-Вяхирь, а какой-то совсем другой человек, внешностью напоминавший мне былого друга. Речь его была грубой, с тяжелой примесью непонятных мне жаргонных слов и отвратительного мата.- Понимаешь, фраерок, жизнь-то, она мимо плывет, - розовея от выпитого, нравоучал меня Павел, - деревня – что? - так – фуфло занюханное. Рвать надо отсюда в город. Вот там – фарта. И коньяк, и девки, и бабла навалом. Только раскрутиться, зацепиться, а там пойдет. Со мной банкир один чалился. Вот подожду, когда он откинется, и к нему рвану. Он меня приглашал. Я, вообще, брат, на зоне в авторитете был. Там силу уважают.Пытаясь перевести в другое русло разговор, я задал Павлу вопрос:- А как же охота? Ты же был в неё просто влюблён!- Да что любовь?! – с брезгливой улыбкой ответил Павел, наливая себе очередную рюмку водки, - Любил, любил, да и разлюбил. Страх – вот сила! А любовью врага не сломить.Из кухни в комнату вошла Пашина мать: - Павлуш, шел бы ты поспать. Стосковался, поди, по белью-то чистому. Да и хватит тебе уж горькую-то пить. Ее, треклятую, все равно всю не выпьешь.Тетя Настя с умилением и ласкою глядела на сына, которого ждала долгих три года. Но где-то в глубине ее поблекших старческих глаз угадывалась тоска и стыд за неудавшегося, непутевого сына. Она не верила, да и не хотела она верить в то, что сын ее, изуродованный тюрьмой, больше никогда не скажет ей ласковых слов и не обнимет, как прежде, нежно и добро, как и подобает сыну обнимать свою мать. Через неделю Павел уехал из села. Несколько лет от него не было ни слуху, ни духу. Говорили, что он прибился к какой-то бандитской группировке, и на одной из разборок был сильно покалечен или даже убит. Вернулся домой Павел, действительно, сильно изуродованным. У него были перебиты ноги, ходил он трудно, весь дергался и трясся головой. Это обстоятельство отдалило его от людей, сделало молчаливо-замкнутым, задумчивым до отрешенности. Целыми днями он сидел у своей избы, вырезал из причудливых сучков и кореньев разные фигурки или выпиливал наличники.Паша-Вяхирь мог часами сидеть и молчать с непостижимой сосредоточенностью в неподвижном взгляде, при этом казалось, будто он прислушивается напряженно к чему-то. И непонятно, что было в этом настороженном выражении лица, в этом взгляде. Мудрость чудака, постигающего недоступный для других смысл вещей или безумная созерцательность человека не от мира сего? В деревне не утруждали себя подобными вопросами, просто придумали Паше новое, безобидное на первый взгляд, но оглупляющее прозвище – Гуля.Я шел по берегу реки к давно прикормленному рыбному месту. Каждый шаг по этой тропе, копирующей прихотливые извивы реки, связан с воспоминаниями, вроде бы, и далекого, и близкого детства. Вот в этой заводинке, среди кувшинок, еще совсем мальчишкой, я раз натаскал с десяток окуней и мчался, потом домой, ошалевший от радости. Тропа поднялась на крутую песчаную осыпь, а река осталась внизу, и вода в ней словно застыла, только переливчатый стрежень протоки выдавал ее движение. И лег под ноги лес, уходящий этажами к скрытому туманным куревом горизонту.Я остановился у заветного места, разобрал с мотовильцев леску и забросил удочки. Почти мгновенно начался клев. В самый разгар ловли, несмотря на увлеченность, я почувствовал, что за спиной моей кто-то стоит, обернулся – Паша-Вяхирь блаженно и виновато улыбается, опершись на длинную ореховую трость.- Давно приехал? – спросил он.- С неделю. Как живешь-то, Паша? – поинтересовался я, - говорят, ты на работу устроился.- Да. Сторожем на частную пасеку. Ночь дежурю – день на воле. Мне нравится. – Паша застенчиво шмыгает носом и продолжает: - Нынешней весной пара соловьев у нас жила, другой раз от зари до зари сыплют – заслушаешься. А уж на рассвете каждая веточка поет, некоторые птахи не уступают соловью.Подогнув под себя неестественно ноги, он внимательно наблюдает за поплавками и, похоже, переживает за удачный исход моей подсечки.- Я не помешаю тебе? – на всякий случай справляется он.- Нисколько.Я знаю, что он никуда не уйдет от меня до конца дня, потому что не с кем ему поговорить, никто его давно не примает всерьез.Чтобы не отвлекать меня, Паша занялся своим делом: достал из кармана сросток сучков и стал обрабатывать его перочинным ножом.Между тем, солнце опустилось, и погожая заря разлилась над темной канвой ельника. При полном безветрии вода в реке стала совсем тихой и гладкой и будто бы углубилась до безмерности упавшего в нее неба.У Паши к этому времени из сучков-уродов получилась танцующая пара. Это была фантазия природы, Паша только вырезал некоторые подобия голов и лиц. Но потребовался его глаз, чтобы ожил этот сросток сучков, мимо которого проходили, быть может, сотни «слепых» людей.- Ты мне подари несколько таких фигур, у тебя ведь их много, - попросил я.- Пойдем. Возьмешь, какие понравятся.Осторожно передвигая неустойчивые ступни, Паша спустился за мной к лавам. Мы перешли через реку и стали подниматься к деревне.Тетя Настя встретила нас причитаниями:- Господи, помилуй! Уж время на ночь, а ты запропастился. На дежурство пора. Мать бы пожалел, Панька, Панька!Мы вошли в дом. Вяхирь собрал на стол все свои поделки:- Вот, выбирай. Сейчас еще принесу из терраски.Узнав меня, Пашкина мать тихонько, чтоб не услыхал сын, стала жаловаться:- Одно расстройство мне с ним. Он уйдет в лес али на реку, так я вся перенервничаюсь. Топился он ноне, да парни увидали, вытащили. И боюсь теперь за него. Беда ходит не по лесу, а по людям. Не знаю, что на него накатило? Задумчив он шибко, живет сам собой.Паша принес еще несколько фигурок и расставил их на столе.- Нравятся? – с некоторой радостью за сына спросила Пашина мать, - Чудные есть безделушки. Ну, вы тут посидите, а я пойду Дымку попою.Я выбрал несколько поделок, среди которых была одна в виде охотника, целившегося вверх в воздух. Паша заметил, что я особенно отметил эту работу и, провожая меня, только когда подал руку, сказал, будто попросил:- А помнишь тот вечер, на вальдшнепиной тяге? Вот бы опять сходить.Зима была долгой. За морозами приходили оттепели. Потом, вдруг, наметало мягкого, рыхлого снега и вновь таяло. Весна сильно запаздывала и, казалось, что зиме не будет конца. Как, вдруг, неожиданно потекло с крыш, ожили овраги, и в них загудело, вспухли рыжие ручьи, и река вспухла.В один из таких погожих дней убрало с полей снег, и черные пашни лежали нагие, и земля запахла особым запахом близкого зачатья.Собравшись на тягу, я решил непременно зайти к Павлу. Он сидел у пасечной сторожки и ремонтировал побитые временем ульи. Увидев меня в охотничьем снаряжении и с ружьем, Пашка даже растерялся. - Привет, Паша. А что, не пора ли нам на охоту сходить?- На охоту?! А когда?- Да прямо сейчас, если не занят, конечно? Как думаешь, тянут уже разлюбезные?- Тянут, тянут. Я каждый вечер хожу, слушаю.- Ну, вот и ладушки. Собирайся.Как и много лет назад мы прошли вдоль Нерли и оказались на заветном месте. Я снял с плеча ружье и протянул его Павлу. Он не сразу взял его. Потом погладил дрожащей рукой стволы, словно проверяя все ли в порядке. Затем приложил приклад к плечу и замер. Дрожащая голова никак не давала прицелиться в воображаемую мишень. И в этот самый момент, прямо где-то над нами, раздалось:- Хорк, хорк-с-ст! Неимоверным усилием Павел собрал все свои силы, повел стволами вдоль направления полета птицы и нажал спуск.Вальдшнеп, словно наткнулся на невидимую преграду, и камнем упал вниз, почти к нашим ногам. Я нагнулся, поднял кулика и передал его Павлу. Поставив ружье к дереву, охотник посмотрел на птицу, прижал ее к груди и тихо, тихо заплакал. Впервые рассказ был опубликован в журнале "Охота и рыбалка 21 век" в июле 2005 года. 4 Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
ksmirnov74 Опубликовано 19 июля, 2011 #29 Жалоба Поделиться Опубликовано 19 июля, 2011 ДУША – ПОДСНЕЖНИК Хороший рассказ. Молодец.Да, вот и не знаешь с, какой стороны тебя судьба начнёт учить. ksmirnov74 Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 5 августа, 2011 Автор #30 Жалоба Поделиться Опубликовано 5 августа, 2011 (изменено) Четвертый день декабря. В начале зимы выпало мне несколько выходных. Решив потратить их с максимальным для себя удовольствием, отправился в родную деревню на охоту. Первые три дня израсходовал на обживание дома: утром и вечером топил печь, а днём подготавливал охотничье снаряжение. Подшил старенькие валенки; подогнал по ним ремни на лыжах. На всякий случай подготовил пару капканов. Иногда выходил за огороды потропить русака. Один из этих походов увенчался успехом. К исходу третьего дня я был готов предпринять более длительное путешествие в лес. Лес…. Мне он – как дом родной, как очень близкий и интересный человек. Только ему я могу доверить сердце – радость, печаль и тревогу. В нём пение птиц, и шелест, и скрип деревьев под ветром, и шорохи лесных жителей, и особые, ни с чем не сравнимые,запахи. Утро четвёртого дня встало тихое и тёплое. Заполошенно кричали вороны. Воробьи собрались на старых вишнях, чтобы провести очередное своё собрание. Наскоро позавтракав, заправил горячим чаем термос, состряпал несколько бутербродов-пыжей, оделся, спустил с привязи собаку и полный надежд отправился на охоту. Выйдя за село, я увидел, как солнце приподнялось над островерхой кромкой леса, подожгло снега, выкрасило полушалки елей и берёз, золотые ножки молодых сосен. Звонким стрекотом встретили меня сороки, переночевав в подлеске, полетели они к человеческому жилью в поисках завтрака. Солнце поднялось над лесом, и сразу засеребрились снега, посыпалась алмазная крошка с деревьев. Я плавно скольжу по пробитой кем-то лыжне. Вдруг где-то впереди, среди молодого сосняка, опутавшего старый лес кружевной юбкой мохнатой зелени, взалаяла собака. Спешу к ней. Белка. Выстрел и «мохнашка» наша. Идём дальше. Снова лай. Опять белка… Собака с непонятной мне ловкостью находит жирующих зверьков. Всех найденных лайкой белок я не бью, стреляя через три на четвёртую. Промысел в прошлом, но умение собаки необходимо поощрять. Кто охотился с собакой по белке, тот знает, что самое трудное в этой охоте – разглядеть затаившегося в кроне зверька. Но чем сложнее добыча, тем она желанней. Иногда ради этого приходится залезать на дерево. Именно так было и на этот раз. Сняв рюкзак и перекинув через голову ружьё, я полез на сосну. Добравшись почти до самой вершины, я сумел разглядеть на соседнем дереве затаившуюся белку. Я стрелял по ней с земли уже два раза, но сумел лишь подранить. И вот она совсем близко ко мне сидит в плотном пучке сосновых иголок, и лишь моргающий большой чёрный глаз выдаёт мне её присутствие. Я осторожно достал из-за спины ружьё, обхватил правой рукой ствол дерева, прицелился и нажал курок. Выстрел грохнул с бешеной силой, что-то ужасающе треснуло и я солдатиком полетел вниз. Очнулся я, когда мутно-белые сумерки накрыли лес. Руки тряслись, стучали зубы. Кружилась голова. Правая рука была жирно измазана липкой кровью. Тишина безмолвной алмазной ночи казалась ужасающей. Злой мрак, прохватив всё вокруг, проник и в мою душу. Ночь заклубилась серым клубком, съёжилась и припала к земле. На тёмном небе чётко и ярко горели звёзды. Что-то толкнуло в спину. Я потрогал рукой. Собака. Значит, всё это время она была со мной. Посмотрел на часы. Шестнадцать сорок пять. Я попытался встать, резкая боль в боку и пояснице не дали мне подняться. Я понял, что падение с дерева повлекло за собой серьёзные травмы. Полежав ещё немного, я снова попытался встать, но тщетно. Боль в боку ещё можно было вытерпеть, а вот ноги… Они были словно чужие. Каждая попытка двинуть ими острым кинжалом пронзала поясницу. С неимоверным трудом, при помощи палки, я подвинул к себе рюкзак. Достал фонарик, подвесил его на сучок валявшейся рядом жердины. Налил из термоса горячего чая, жадно сделал два больших глотка и съел бутерброд. Необходимо было оценить ситуацию, в которой я оказался. А реальность была таковой: искать меня никто не станет, так как никто не знает, когда и куда я ушёл; до деревни около двенадцати километров, до дороги чуть более четырёх, но ночью по ней вряд ли кто пойдёт; идти не могу, если только ползти, и то, с большим трудом. Решаю, во что бы то ни стало выбираться к дороге. Конечно, ползти через бурелом очень нелегко, но всё же крохотная надежда кого-нибудь встретить подталкивает в путь. Кое-как надел рюкзак. Что делать с ружьём? Спрятать или тащить с собой. С одной стороны – лишняя обуза, но, с другой, при случае можно подать сигнал. Отстёгиваю ремень от ствола и пристёгиваю его к запястью руки. Всё готово. Пополз. Рюкзак постоянно цепляется за кусты, ружьё прикладом упирается в валежины, которые мне приходится постоянно переползать. Снег забивается в рукава и под куртку на груди. Извиваясь и пыхтя, продвигаюсь вперёд. Иногда замираю ничком, согревая дыханием окоченевшие руки. Преодолевая расстояние за расстоянием, пробираюсь к заветной цели. Иногда кажется, что силы совсем покидают меня. Куда ползу? Зачем ползу? Руки коченеют, дыхание прерывается, хрипит грудь. Сил почти нет. Появилось угнетённое состояние духа. Чувство, похожее на какой-то неопределённый страх. От чего возникло этого чувство, по каким душевным тропам пробиралось оно к моему сознанию? Лес, прекрасный и сказочный днём, ночью казался зловещим и безжалостным. В половине десятого решил отдохнуть. Прижался к дереву. Выпил чаю. Легкая истома пробежала по телу. Казалось, все боли и страхи умчались прочь. Исподволь накатил сон. Дыхание стало ровным и тихим. Заснули руки, грудь, спина, лишь в голове роились спутанные мысли и мешали сну. Чудилась тёплая изба, горячие, с ломтём чёрного хлеба, щи. Даже запах, такой сладкий и дразнящий, казался реальным. Где-то у самого уха мурлыкал кот, как будто пел колыбельную. «Дорога, дорога… Ползти, ползти…» Зазнобило. Стой! Не спать! Открыл глаза. Мелкий, невесомый снег плавно опускался на землю, замыкая окружающее пространство. Негромко свистнул. Подбежала собака, села рядом. Я погладил её. И вдруг мысль. Рюкзак надеть на собаку. Тогда ружьё можно за спину, чтоб не цеплялось за сучья и не мешало ползти. Укоротил у вещмешка лямки, одел собаке на спину, а снизу стянул их куском верёвки, чтоб скинуть не смогла. Опять двигаюсь вперёд. Набивающийся под куртку снег подтаивает от разгорячённого тела. Одежда промокла и неприятно липнет к груди. Через некоторое время выполз к краю болота. Снега оказалось так много, что передвижение по-пластунски было невозможным. Пришлось вернуться в лес и двигаться, оставляя болото справа. И вдруг тьма сотряслась и задрожала. Громкий лай заполнил пустоту, сорвался на визг и стал удаляться. Я замер. Лишь сердце колотилось в бешеном ритме. Зверь. Да, да! Зверь. Собака всего лишь наткнулась на зверя и погнала его. И вновь тишина. Через некоторое время собака вернулась. О, ужас! Она была без рюкзака. Это значило, что у меня теперь даже не было чая. В злобе на себя и своё положение я достал два патрона, вставил их в ружьё и выстрелил в воздух. Злоба рванула бомбой, растеклась унынием. Лес ответил мне гулким раскатом эха и вновь замер. На дорогу я выбрался далеко за полночь и тут вспомнил про забытые мной на месте падения лыжи. Теперь, когда я оказался на хорошо набитой лыжне, они могли бы значительно облегчить дальнейшее передвижение. Я мог бы лечь на них и, отталкиваясь руками, двигаться вперёд. Я проклинал себя за столь досадную ошибку. Обострённый слух только теперь уловил всю неописуемую массу звуков. Они заполняли всё вокруг. Сил давно уже не было. Колени ободраны до крови, одежда намокла. Временами, видимо, на какие-то мгновения я терял сознание. Приходил в себя. Прислушивался. «Ух-х-х», – обрушился снег. «Стук, стук. Голоса. Где голоса? Там голоса. Там река. Река, голоса – рыбаки! Рыбаки! На реке рыбаки! Да? Да!» Ещё миг и я заорал как раненый зверь: – Эй, люди! Л-ю-д-и! По-мо-ги-те! Я кричал, потом стрелял и опять кричал. Как же я мог забыть? Ведь совсем рядом под крутым поросшим лесом берегом течёт река. А ночью в декабре там всегда местные мужики ловят налима. Немного погодя я сначала услышал скрип снега, а затем увидел силуэт приближающегося ко мне человека. Собака встретила его громким лаем. – Я здесь! Помогите! – почти прошептал я… Изменено 5 августа, 2011 пользователем Поляк Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 15 сентября, 2011 Автор #31 Жалоба Поделиться Опубликовано 15 сентября, 2011 Решил размещать на страницах своего "Дневника..." литературные работы и других авторов, которые когда-либо попадались мне и меня заинтересовали. Думаю, они не будут на меня в обиде6 во-первых, все эти работы были где-то, когда-то уже опубликованы и стали достоянием общественности; во-вторых, я не скрываю имена авторов и указываю их. Владимир Пучков - поэт, живущий и работающий во Владимире. Из сборника стихов "Эклоги". *** И, как отточенный топор, Со звоном расколовший плаху, Мороз ударил. До сих пор Не нагонял он столько страху. Всё помертвело. Взор воды Остекленел. В окне железном Блеснуло поле, и протезом Сухие скрипнули сады. Метались птицы. Где одна, Там все уже кружились хором. И пахли яблоки раздором, Простором, долгим разговором В сенях у мёрзлого окна. *** Бельё снимают на балконе: Вот-вот обрушится гроза! А рядом бабочка-тихоня Раскрыла крылья, как глаза. Глядит, как суетятся люди, Спеша укрыться под навес. И проявляет интерес, Хоть знает, что дождя не будет! *** В голубой оконной раме На стеклянном поводке Паучок висит над нами, Закачавшись налегке. И блестит его свобода, Между рам заключена, где ни выхода, ни входа, Только видимость одна. Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
пчел Опубликовано 16 сентября, 2011 #32 Жалоба Поделиться Опубликовано 16 сентября, 2011 хорошие рассказы. Добрые. Современные "Записки охотника". пчел Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 20 сентября, 2011 Автор #33 Жалоба Поделиться Опубликовано 20 сентября, 2011 (изменено) Был среди владимирских писателей автор, которого вполне можно было бы назвать смешно пишущим философом. Звали его - Александр Шарыпов. К великому сожалению, этот очень талантливый человек уже не живёт среди нас. В память о нём я предлагаю вашему вниманию нижеследующий рассказ. Александр Шарыпов. КЛОПЫ Бежал по матрацу клоп. Матрац был серый в зеленую полоску, а клоп красный, ноги колесом, и звали его Прокопыч. У черного штемпеля он привычно повернул налево, забрался на бугор и только собрался спуститься вниз, как навстречу ему - другой клоп, Распопов Сидор Кузьмич: — Так что, Прокопыч , поворачивай оглобли : там начпрод шиш выдает . — Ну?! - опешил Прокопыч . — Век воли не видать! - перекрестился Кузьмич. - Мужики у забора собираются, пойдем потолкуем. Озабоченно наклонив голову, Прокопыч засеменил вслед за Распоповым. По пути встретили еще одного клопа, Ваську Губу. — Чего, я слышал, будь-то с пайком облом? - спросил он. — Пропадай, Расея...- сумрачно буркнул Прокопыч. — Так что, Василий, нету Белогрудова, и не ложилси, - объявил Кузьмич, и они втроем побежали дальше. У забора гул, дым, ропот: одних следов и окурков - сила! — Садись, покури, Прокопычч, - сказал Миша Чучин, протягивая ладонь. Он сидел в такой позе, будто справлял большую нужду, и, свесив руки, курил. — Как же это вышло-то , мужики ? - спросил Прокопыч , здороваясь со всеми за руку. — Я и говорю , - моргая стал рассказывать плюгавый клоп Ванька Бураков. - Выходит , первый я сегодня пошел. Думаю , не уснул еще ,гад , задавит , а рискну , потому как жрать надо чего-то , да и тихо , однако , - моя-то конура , знаешь , у самых пружин - слышу , не скрипит. Ай , думаю , жисть наша , семь твою в нос , рискну ! Вылез , бегу , душа в пятки ушла ,однако чую - не скрипит ведь , гад! Ладно , думаю , поэт - известное дело , не дышит , не дышит , а потом хвать ватой - и подожгет ! Это мода у него такая стала - ватой хватать . Ну , бегу , по окопчикам прячусь - вдруг мне как по лбу стукнуло : что же это , кажись , пятки на шву не было! Это , значит , примета такая у меня: на конце матраца шов есть , черными нитками шит , ну и там аккурат пятка всегда бывает . Осадил я , назад воротился - точно, нету пятки! — Ах ты! - не удержался Прокопыч. — Ну ! Меня как по ендове стукнуло! Бегу уж не прикрывшись , поверху , во все глаза гляжу : нет Белогрудова , хоть тресни. Я и туды , и сюды , и под горой , и на лонжероне был - ну нету , берлинский барабан , вот обида , семь твою в нос ! А тут и Миша стретился.... — Здорово , Семен , - сказал Миша Чучин , протягивая руку очередному пришедшему - садись покури , в ногах правды нет. — Не , а чё же делать-то, - заволновался какой - то молодой клоп. — Говорю вам , под кроватью сидит , - угрюмо сказал Славка Пень. Он стоял , прислонясь плечом к забору , и все крутил на голове новую зеленую шляпу: то задом наперед повернет , то передом. — Известно , сидит где-то , - сказал Прокопыч , почесывая бок. - А штаны - то снял ли? — Да ведь до штанов ли , Прокопыч? - заморгал глазами Ванька Бураков. - Что свет погасил - все видели , и дверь запер с энтой стороны , а штаны - кто за имя уследит! — Известно , кабы заранее знать , - согласился Прокопыч. — Под кроватью он сидит , больше негде , - повторил Славка Пень , поворачивая шляпу. — Не , а че сидим - то , мужики , че сидим - то зря ?! - волновался молодой. - Айда , поищем! — А ну-ка , парень , ты у нас самый шустрый , - рассудил Прокопыч. - Слетай вниз , погляди , давай , во , напрямик , через лонжерон , и туды! Давай! — А чего , дадите курево - слетаю. Протянули ему сразу два папиросы , он одну - за ухо , вторую - в рот - и побежал , только штаны засверкали. — Эх - ма , - вздохнул Прокопыч , усаживаясь. - А чей он хоть есть - то? — Да Тыквы сын , - сказал Миша Чучин. — Чего-то не знаю его. — Ну! Тыквы- то сын! Жена- то у него прошлый год суперфосфатом отравилась. — У Тыквы? — Да не у Тыквы! У Кольки! Рыжая Капка-то! Шумкая баба! Гарибальди-то! — А-а-а! Офони Тыквина Колька ! — Ну! — Ты смотри , мордоворот какой вырос! — Ну! — Вот я когда в девяносто седьмой сидел ...- сказал Славка Пень. — Это где семья , что ли? - уточнил Прокопыч. — Ну ... Сидел , это самое , так они тоже , бывало , под кровать залезут - и спят там , будто я не найду ... А не то в шкап. А во , - веско произнес Славка Пень , и сплюнул . - Если под кроватью нет - значит, в шкапу . — Ну-кось, шкаповские! Есть тут кто шкаповский! - крикнул Прокопыч, вытягивая шею. — Как же, придут оне, жди, - угрюмо сказал Славка Пень . - Говорю вам, в шкапу сидит . — Так, а больше-то негде! - сказал Прокопыч, почесывая бок, со злостью подумав о том, что придется бежать в такую даль . — Не, во гад, а? - сказал Ванька Бураков, озираясь по сторонам .- И носит же земля таких гадов! Чего не удумают, чтоб только нашему брату досадить! — Тю! - сказал Миша Чучин и приставил ладонь ко лбу .- Чего шумите? Вот вам и шкаповский один! Здорово, Козловский! Проснулся? Садись, покури . Давя кулаком глаза, к забору подошел растрепанный , небритый клоп в галстуке . Смущенно поздоровавшись со всеми, он стал растирать ботинком пыль . — Гляди-кось, он в галстуке! - подковыривал Миша Чучин . - Будто конферансье, елки - зеленые! Чего, Пал Федорыч, али праздник сегодня какой? Не к вам ли кассу слили? — Да ну, я думал, здеся, как всегда! - махнул рукой Козловский, принимаясь торопливо и порывисто ходить взад и вперед, бросая на всех резкие взгляды . — А чего, неужто не у вас? — Да ну ... - отвернулся Козловский . — Вот , едрена мать, - Миша Чучин не сразу попал папиросой в рот . Воцарилось долгое молчание . В наступившей тишине было слышно , как шипит и трескает папироса у Миши Чучина : и так хреновый табак был в папиросах , да еще палку туда засунули - жизни нет от ворья ! — Однако , неладно , мужики , - заметил Прокопыч . — А вон Колька бежит , - увидали задние . — Мужики! - издалека весело закричал молодой . - Нету Белогрудова под кроватью . — Ах ты !...- хлопнул себя по коленям Прокопыч и сплюнул в землю . Стало опять неясно и тревожно . — Слушай сюда , мужики ! - крикнул молодой , высовывая вверх свою потную и пыльную рожу . - Чудеса , да и только ! - он вдруг захохотал , ухватившись за бока , и присел . — Что ты ржешь-то , собака ! - замахнулись на него , и он заорал : — Не , ей-богу , не вру : наш придурок на потолке сидит ! Клопы загудели . Прокопыч кончил чесать бок и некоторое время , недвижно уставившись на говорившего , размышлял . Потом , хлопнув глазами , крикнул сердито : — Эй , парень! Как это он может на потолке сидеть , если он с потолка сейчас свалится ? Клопы разом смолкли . — Хеть , - сказал Миша Чучин , качая головой . - Это ж надо , до такого додуть ! И бросил папиросу . — Это ж Белогрудый , а не кто-нибудь ! - сердито кричал Прокопыч . - Ты вон крови напьешься , тебя и то на потолке-то еле ноги держат , - потому - тяготение! А это Белогрудый! В нем сала одного - кровать ажник до полу прогибается ! — Да чё ? - выпучив глаза , крикнул Колька . - Чё? - растолкав толпу , он вышел вперед и подпрыгнул , наступив на горящий окурок . - Чё ? - повторил он , держась за пятку и прыгая на одной ноге . - Раз такое дело , пойдем всей артелью , поглядим ! — Ну , пошли, - степенно произнес Прокопыч , поднимаясь , и клопы , гудя , всей артелью двинулись за охромевшим Николаем . — Главное , Прокопыч , мне это дело позарез надоть , - толковал Прокопычу Васька Губа , топая сапожищами . - Мне без этого дела хоть домой не иди! Жинка , да ить и пятеро мальцов у меня , сам знаешь ! — Мудрено ! - гнул свое Прокопыч . Он шагал все быстрей , засунув руки в карманы . От топота сотен ног стоял глухой гул и тряслась земля . Клопы толкали друг друга , наступали друг другу на ноги , а в суматохе , когда перелезали через провод , Миша Чучин чего-то не разглядел в темноте , подскользнулся да и полетел , матюкаясь , на пол . — Вот , - сказал Прокопыч мрачно . — Да ей-богу , не брешу ! - торопливо отозвался молодой , сердясь и пугаясь . Его слова потонули в глухом гуле . Клопы , взбудораженные , побежали бегом , пыля и грохоча , как стадо . А прибежав , разом остановились , и гул стих , и настала тишина . Тогда вперед выкатился Колька Тыквин , мордоворот , и стал обьяснять , ковыляя и подпрыгивая : — Вот , глядите , то есть он , конечно , не то чтобы сидит здеся , как все сидят , а совсем даже наоборот , то есть он на башке вверх ногами стоит , то есть не вверх ногами , а ежели тяготение смотреть ... А , ну да ! Вниз башкой ! То есть он себя к потолку за голову веревкой привязал ! Клопы стояли , разинув рты , и ничего не понимали . — Стой! Завелся! - с досадой сказал Сидор Кузьмич Распопов .- Куда у нас тяготение-то идет ? — Тяготение вниз башкой идет ! — Хренов тебе как дров ! Как же вниз башкой ! — Чё ? На потолке-то вниз башкой тяготение ! — Стой ! Завелся ! Ну-ко , мужики ! Как мы шли-то , подождите? — Как же ... Прокопыч ... Как же это ... Веревка-то ... А ? Как же это веревка-то не лопается ? — Веревка , - очнувшись ответил Прокопыч , исключительно для репутации , ибо понял теперь все . - Это аглицкая веревка , и потому не лопается . — А ! Вона .. Аглицкая ... — Известное дело , поэт ... — Стой! Мужики ! Неладно тут дело-то ! Как мы шли-то , подожди ... Отталкивая друг друга , клопы полезли по придурку , а Прокопыч , выждав и оказавшись позади всех , огляделся , повернулся , да что есть духу помчался домой . — Ах ты ! - кричал он про себя , задыхаясь . - Вот те и закуривай ! Ну , пестерь же я ! Ишо бы там сидел - потом обгоняй тех мордоворотов ! — Ну , жена , - сказал он , хлопнув дверью и , пройдя мимо жены , зачерпнул ковш холодной воды и принялся жадно пить , потом оторвался и выдохнул : — Собирай шмотки , драпаем отсюда ! — Таваканы пвибегали , все стаканы выпивали , - пролепетал карапуз , волоча по полу кубик . — Эх , жизнь .., - помрачнев , вздохнул Прокопыч . И , размахнувшись , плеснул остатки воды под стол . ---------------------------------------- ------------------------------- ------------- Изменено 20 сентября, 2011 пользователем Поляк Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Кузбасс Опубликовано 20 сентября, 2011 #34 Жалоба Поделиться Опубликовано 20 сентября, 2011 Был среди владимирских писателей автор, которого вполне можно было бы назвать смешно пишущим философом. Звали его - Александр Шарыпов. К великому сожалению, этот очень талантливый человек уже не живёт среди нас. В память о нём я предлагаю вашему мнению нижеследующий рассказ. Александр Шарыпов. ... Блеск!!! Светлая память автору!Поляк, очередное спасибо!!! С нетерпением жду новых постов Кузбасс Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
gelt Опубликовано 20 сентября, 2011 #35 Жалоба Поделиться Опубликовано 20 сентября, 2011 хорошо! gelt Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 23 сентября, 2011 Автор #36 Жалоба Поделиться Опубликовано 23 сентября, 2011 ВОЖАК ВОЛЬНОЙ СТАИ (из раннего творчества) Он долго присматривался ко мне, а потом вдруг хриплым, явно не от простуды голосом предложил: - Купи собаку! - Какую ещё собаку, - переспросил я. - Хорошую. Лайку. Вон она бегает, - сказал он, указывая пальцем куда-то в сторону, - другалёк дальнобойщик с Севера привёз. А я не охотник, мне она ни к чему. Я поискал глазами в указанном направлении, но кроме своры шалавых привокзальных дворняг никого не увидел. - Ну и где она, твоя лайка? - усмехнулся я. - Да вон же она – он негромко свистнул, и к нам тихонько подбежал крупный, волчьей масти, кобель. Голову он держал гордо. Глаза, цвета только что свернувшейся крови, с алыми лепестками чуть вывернутых в уголках век, были громадны. Лобастая морда разделялась белоснежной кисточкой на две равные доли, а нюхалка была чёрной, и эта чернота обрамляла пасть, опадая к прикусу. Белая манишка как бы определяла сильную грудь с явно обозначенными мускулами, которые были продолжением гибкой шеи и перетекали в сильные и стройные лапы. Такой безупречный экстерьер нельзя было не оценить. - Сколько ж ты хочешь за такого пса, - спросил я. - Пол-литрия – и твоя! - назначил он цену, ухмыльнулся. - А ты чего так лыбишься? - спросил я. И он, наглея смешливым прищуром глаз, ответил: - А я стесняюся… Я купил в вокзальном ларьке бутылку водки и, не торгуясь, отдал бывшему хозяину собаки. Бывшему, потому что как только состоялся торг, пёс ткнулся мне в колени мордой, и я ощутил на руках тёплые собачьи губы. Нет, он не лизал мне ладони, а только ткнулся губами, и всё. - Как звать? - спросил я. - Генкой! - Да не тебя, а собаку, - улыбнулся я. - Как звать? Да никак! Как хотишь, так и зови. Собака она и есть собака! - Но имя-то должно быть, - недоумевал я. Он рассмеялся, прикрывая щербатый рот рукой. - Имя? Чё он, крещёный что ли? Может ещё фамилию?.., - он снова ухмыльнулся. Он вообще как-то странно улыбался – одной стороной рта, чуть только оголяя жёлтые прокуренные резцы. - За мной бы не побёг, пойду я, - сказал он, придерживая оттопыренный поллитром карман, - Не побёг бы! Но моя собака не пошла за ним. Она долго провожала его взглядом, и словно бы понимала – её продали. О чём думала собака, я не мог знать, но в глазах её, налитых живой влагой тёмной крови, угадывал я непреодолимую жажду общения и жажду понять и быть понятой. Мы остались вдвоём. Мне было чуточку совестно, и я сказал: - Такие вот мы люди, малыш! Услышав «малыш», пёс насторожил уши, поднял голову и потянулся ко мне мордой. Так нашлось ему имя. Полупустая электричка набрала ход. Малыш забрался под лавку и задремал. Он ехал к новой, как мне казалось, лучшей жизни. Теперь ему не нужно будет скитаться по помойкам в поисках съедобного куска. Уж я позабочусь о нём получше, чем прежний вечно подвыпивший хозяин. Я представлял Малыша на охоте, рыскающего по лесу в поисках дичи. Вот он мелькнул среди ольшаника, потом проскочил берегом озера и исчез в густом ельнике. Вот вдруг среди лесного многоголосья раздался его звонкий лай, эхом отозвавшийся в моём сердце. Увлечённый своими размышлениями я не заметил, как ко мне подошла женщина в униформе и, бесцеремонно толкнув пальцем в плечо, громко сказала: - Линейный контроль! Проверка билетов! Я молча достал билет. - А на собаку! - Извините, но я не успел купить. Дело в том… - Штраф платить будем? - перебила она меня, и, не дождавшись ответа, громко крикнула мужчине, проверяющему билеты на другом конце вагона, - Митрич, тут собаку зайцем везут! Немногочисленные пассажиры засмеялись, хотя подобная шутка не отличалась новизной. - Штрафуй или ссаживай, - ответил Митрич, словно забил гвоздь. - Я готов купить билет у Вас, - попытался я сгладить ситуацию. - Билетами не торгуем, снова перебивая меня, наседала контролёрша, - штраф плати! - Сколько? - спросил я. - В десятикратном размере, - сказал подоспевший к месту инцидента Митрич, - или высадим собаку. Он нагнулся к Малышу и протянул руку, но нервозная улыбка собаки и глухой рык остановили его. - Вы, вот что, гражданин, не хулиганьте! - с придыханием сказал он, пятясь назад, - Вы или платите, или я сейчас вызову милиционера, застрелит он Вашу собаку, Вам же хуже будет. - Сколько платить? - опять спросил я. - Ладно. Багажный тариф, - смягчился Митрич. Я заплатил. Митрич взял деньги и растворился вместе с контролёршей так же внезапно, как и появились. - Что это? - спросил меня наш директор, когда я приехал на базу. - Малыш. - Чей? - Мой. - Не думай протащить его как собственность охотхозяйства! – предупредил директор. - Кормёжка на твои личные. Такого громилу легче похоронить, чем прокормить. - Ну, ну! - сказал я, - Собака – друг человека. Не бойся, тебя не объест. - Чистокровный фокстерьер, - сказал наш сторож Саул Саулович – знаток природы, с наивной непосредственностью путавший обыкновенного воробья с зябликом, а скворца с – дроздом. - Великолепный фокстерьер! Я проникся великим уважением к Саулу Сауловичу, который первым увидел в Малыше чистокровного пса. Я не знаю, что могла прибавить чистокровность к нашим с ним отношениям, но я отстаивал тогда её отчаянно. И при каждом споре – чистых кровей пёс или нет – Малыш стеснялся, прятал свои прекрасные глаза и словно бы терял стать. Он вообще отличался удивительной застенчивостью и вежливостью. Мало заботясь о приличиях хорошего тона, я поначалу кормил его, когда сам ел. Но скоро заметил, что это ему крайне неудобно: он стеснялся находиться возле стола. Когда я ел, он отходил подальше и ложился, умяв морду в лапы. Первое время Малыш вообще почти ничего не ел, пока я не понял, что время наших трапез, по его приличию, разное. Моё – сначала, его – потом. - Малыш, - говорил я, когда хотел покормить его, - кушать подано! Он радостно вскидывался, но тут же делал вид, что сыт, что крайне занят неотложными делами, что на нашем языке должно было означать: «Кушать некогда». Первые дни в обходах по угодьям пёс не убегал дальше, чем на несколько шагов, а чаще всего шёл рядом и чуть-чуть позади, прикрывая меня со спины. Каждую ночёвку в лесу он постоянно ложился у меня в головах и затихал, слушая тишину. А я слушал его дыхание и крепко засыпал. Если и приходилось просыпаться среди ночи, то первое, что я видел, было недремлющее око моей собаки. Малыш преданно нёс сторожевую службу. Правда, когда нам попадался свежий кабаний след, Малыш дыбил холку, несколько ниже обычного, опускал хвост и даже чуть загибал его к передним лапам, совершенно наглухо прикрывая меня со спины. Как-то вернувшись из обхода, я застал Саула Сауловича сильно взволнованным. - Иди, иди посмотри! Там, у реки, какие-то очень большие следы, - взволнованно говорил он, - словно человек босиком прошёл. Может это снежный человек? - Ха-ха! Снежный человек – это фантастика! - скопировал я известную рекламу. Саул Саулович явно обиделся. Чтобы разрядить обстановку я согласился посмотреть. То, что я увидел, не просто поразило, а скорее шокировало меня. На речной песчаной косе явно отпечатались следы медвежьих лап. Появление в наших краях медведя было такой же неожиданностью, как и появление Маттиаса Руста на Красной площади. Но факт оставался фактом. Я немедля сообщил о случившемся начальству. На следующий день на базу приехали: директор, главный охотовед из областного управления и какой-то плюгавый, кривоногий охотник по фамилии Боргояков. Никто из них не верил в появление медведя, а Боргояков только посмеивался и твердил совершенно нелепую пословицу: - У страха глаза на спине. Если б тут медведь появился, он бы перво-наперво собаку сожрал… - Как это так – собаку! - обиделся я, - Собака зверя за километр слышит… За ней как за каменной стеной… - Это конечно, - согласился Боргояков, - Только собака для него – первейший деликатес. Ему и ягод не надо – собаку подавай. Так что Вы дворнягу-то свою привяжите… А то он её скушает! Кровь бросилась мне в голову, но я смолчал. А хотелось мне сказать этому знатоку-кинологу, как оберегает меня мой пёс от всех опасностей, как бессонно проводит ночи, прикрывая с головы. Начальство уехало, пообещав решить все вопросы по организации охоты, а нам было приказано ждать и без особой нужды с базы не высовываться. Три дня мы просидели, ожидая приезда охотников. И все три дня Саулович канючил как мал ребёнок, уговаривая сходить на разведку. - А что? Карабин и ружьё у нас есть. Опять же собака вон какая! – убеждал он меня. И убедил. На следующее утро мы вышли на разведку, чтобы потом конкретно определить пути наступления. Шлось легко и даже как-то задиристо. Я подуськивал Малыша, и он, закрутив плотной баранкой хвост, закладывал небольшие круги и с любопытством поглядывал на мой карабин. - Смотри, оружие знает..! - отмечал Саул Саулович. - Ага.., - с удовольствием соглашался я, - охотничий инстинкт! Ну ничего, Малыш, мы ещё стрельнём. Стрельнуть пришлось раньше, чем мы могли предположить. Выйдя к реке, Малыш вдруг затормозил, вытянул вперёд прекрасную свою морду и поднял переднюю лапу, застыв в сковавшем каждый его мускул напряжении. - Медведь! - прошептал мой товарищ, и я увидел впереди громадную, согнутую дугой спину, прижатую к земле дремучую голову, и почувствовав, что зверь вот-вот сделает прыжок, сорвал с плеча карабин и резанул навскидку, почти не целясь. То, что произошло в следующий момент ясно пришло ко мне, когда мы, запалив окончательно лёгкие, наконец-то остановились и перевели дух. - Убил? - спросил Саулович, всё ещё задыхаясь. - Кажется… - сказал я, не веря тому. - А зачем бежали? - Зачем? - я не смог ответить. Да, зачем бежали мы так стремительно и так долго, и с чего начался этот бег? И где Малыш? И тут всё так ясно увиделось мне: я вскидываю карабин, нажимаю спусковой крючок, тишину раскалывает выстрел… И ещё… И ещё отчаянный вопль. Нет, не зверя. Моего Малыша. Он забирает под себя хвост, отчаянно визжит и кидается наутёк… Мы за ним… Это был момент нашего трагического позора. Малыш вывел нас на обыкновенную валежину, а я жахнул по ней, уверенный, что стреляю в медведя. Истошно завизжав, испуганный выстрелом, мой «чистокровный фокстерьер», заслепясь, кинул меня, бросившись неизвестно куда. Малыша на базе не оказалось. Не объявился он и впоследствии. Через несколько дней приехал директор и поведал, что один местный «новый русский», посмотрев фильм «Дубровский» и, подобно Троекурову, тоже захотел обзавестись медвежьей забавой. Но клетка оказалась хлипкой, и косолапый через некоторое время сбежал. Нашатавшись по лесу и оголодав, топтыгин вернулся к хозяину, напугав его «до смерти». Раскатал по брёвнышку баню, за коим занятием и был застрелен охраной. Лишь осенью мы встретились с Малышом на том же вокзале, где купил я его за «поллитрия». Он бежал вдоль перрона, предводительствуя в своре беспородных привокзальных дворняг. Банда эта, поскуливая, лая и повизгивая, пожирала всё, что бросали люди, всё, что стремительно пропускали через себя их глотки и способны были переварить желудки. Иногда возникали и мелкие потасовки. Но Малыш в них не участвовал, он – собака чистых кровей – вёл себя по-особому: с достоинством, держался чуть впереди своры, обнюхивая и оставляя ей пропитание, и только с особым аппетитом и всласть пожирал самые лакомые куски. - Малыш! Малыш! - позвал я, радуясь. Он поднял голову, вильнул хвостом и, смутившись на самую малую долю мгновения, снова приобрёл вид неуязвимого, знающего себе цену вожака вольной стаи, которая с молчаливого согласия его, с удовольствием облаяла меня. А за спиной я услышал хриплый, явно не от простуды, голос: - Охотник! Купи собаку! Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Antonio156 Опубликовано 23 сентября, 2011 #37 Жалоба Поделиться Опубликовано 23 сентября, 2011 Как всегда очень интерсный рассказ. Спасибо! Antonio156 Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Кузбасс Опубликовано 23 сентября, 2011 #38 Жалоба Поделиться Опубликовано 23 сентября, 2011 Неожиданный финал...Прочел на одном дыхании! Спасибо!!! Кузбасс Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
пчел Опубликовано 23 сентября, 2011 #39 Жалоба Поделиться Опубликовано 23 сентября, 2011 ВОЖАК ВОЛЬНОЙ СТАИ (из раннего творчества) - Охотник! Купи собаку! Странное чувство после прочтения осталось. пчел Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
gvf Опубликовано 25 сентября, 2011 #40 Жалоба Поделиться Опубликовано 25 сентября, 2011 (изменено) Здорово пишете, интересно, глубоко. Ваши мысли и философия, заложенная в произведения мне близки. Я бы с удовольствием стал подписчиком Вашего печатного издания. Полагаю такая книга украсила бы библиотеку любого охотника, и не только охотника. Сообщите, если что-то издавалось. Найду и приобрету. Спасибо. Изменено 25 сентября, 2011 пользователем gvf gvf Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 25 сентября, 2011 Автор #41 Жалоба Поделиться Опубликовано 25 сентября, 2011 Здорово пишете, интересно, глубоко. Ваши мысли и философия, заложенная в произведения мне близки. Я бы с удовольствием стал подписчиком Вашего печатного издания. Полагаю такая книга украсила бы библиотеку любого охотника, и не только охотника. Сообщите, если что-то издавалось. Найду и приобрету. Спасибо.Владимир,очень рад, что именно вам понравилось то, что я делаю. Книг у меня не издавалось, а мои литературные работы печатались в РОГе и в журнале "Охота и рыбалка - 21 век". Сейчас пишу для одной областной газеты в рубрику "Наша природа". На книгу, даже самую маленькую не тяну, т.к. для издания нужны деньги. Издавать за свои считаю не скромным, а людей, которые бы желали взять это дело на себя, что-то не наблюдается. Меня правда это не очень огорчает. Мне главное, чтобы люди читали и откликались. Нет ничего страшнее, чем говорить в пустоту. Хотя, книга - это здорово! Её всегда можно подарить друзьям. Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 28 сентября, 2011 Автор #42 Жалоба Поделиться Опубликовано 28 сентября, 2011 БОЛТ С ЛЕВОЙ РЕЗЬБОЙ.(отрывок из повести) К стоящему на окраине поля трактору подъехал бело-голубой УАЗик. Агроном, Ирина Степановна Кошкина, походкой ныряющего по высоким волнам буксира подошла к спящему трактористу и, с неподдельной строгостью, спросила: - Ты чего это развалился как ветла после бури? Я что ли за тебя культивировать буду? - А мне хоть Пушкин пусть культивирует! – не открывая глаз, продолжая лежать на прицепном, ответил тракторист, - сломался я. - Как сломался?! Трактор новый, только по лизингу получили! – завизжала агрономша и с яростью спихнула тракториста на землю. Грязно выругавшись, Кошкина схватила щуплого, по сравнению с ней, тракториста за промасленный шиворот телогрейки перетащила его через серьгу на свою сторону. - Опять по утряни, скотина, нажрался! Тунеядец! – орала на всё поле Ирина Степановна, не переставая трясти опешившего мужичка, периодически стукая его головой о тракторное колесо. Видимо инстинктивно почувствовав усталость женской руки, мужичок, крутнувшись вокруг своей оси, рванул вниз и, проскользнув под трактором, оказался на свободе. - Да ты что, корова бешеная, охренела что ли? – блаженно завопил он, и, убедившись косым взглядом, что отход назад свободен, злобно добавил, замахнувшись рукой – ща как блызну по макитре! Вон, смотри, видишь стяжка дрягается! Культиватор в сторону прёт и как кривая коза скачет! Не работа, а…. Я виноват, что ли, что слесаря болты не протянули! Вот на них и ори! Руки ещё распускает! С этими словами тракторист вновь угрожающе замахнулся и пнул ногой по тракторному колесу. Увидев, что натяжной болт стабилизатора действительно отсутствует, Кошкина немного успокоилась. Главное новенький импортный трактор был цел и невредим. А болт - это ерунда, сейчас заменим и вновь в работу. Уловив эту главную, на её взгляд мысль, агрономша без промедления набрала на мобильнике телефонный номер механика. *** Механик Антон Карлович Стуцес (среди односельчан просто Штуцер) был в родном СПК, как ему казалось, человеком во всех отношениях незаменимым, а, по общему мнению, всё тех же односельчан, обыкновенным «козлом отпущения». Где бы, что не сломалось: кормораздатчик на ферме, комбайн в поле или директорская «Волга», которую уже давно нужно было определить на вечную парковку в дальнем овраге; за всё был ответственен механик. И ладно бы его за всё это просто склоняли на каждом собрании или материли на каждом углу, так ведь нет, в добавку ко всему этому его постоянно наказывали рублём, заставляя приобретать запчасти за свой счёт. Кроткий характер и врождённая застенчивость не позволяли Стуцесу вступать в спор с начальством и доказывать свою непричастность к крушению материально-технической базы предприятия, которое было лишь следствием большой трагедии государственного масштаба. *** Звонок агрономши застал механика в кабинете директора в момент получения очередной порции нагоняя, за неожиданную поломку на весовой, которой по обычаю пользовались лишь два раза в год: во время осенней страды и весеннего сева. Всё остальное время она оставалась бесхозной и, следовательно, ни кто не заботился о её сохранности. Весной вдруг выяснилось, что большая часть механизма оказалась развинченной предприимчивыми жителями села, выгодно сдавшими на металлолом что потяжелее, а дефицитный крепёж аккуратно убравшими в жестяные банки по гаражам и сараям. Всё чего недосчитались ремонтники, по настоятельному указанию директора, предстояло купить механику в счёт будущей зарплаты. А тут ещё эта агрономша со своим болтом! Жена со свету сживёт. И так зарплата мизерная, даже если посчитать полставки за завгара и четверть ставки за оператора котельной, всё равно выходит не больше пяти с половиной тысяч. Как жить, не понятно, если только за коммуналку и отопление выставляют почти семь! Уловив слезливый взгляд механика, сердце директора дрогнуло: - Так, всё иди в бухгалтерию! Получи деньги на всё что потребуется, и чтоб всё работало как швейцарские часы сегодня же. Скажи пусть посчитают стоимость болта для трактора с предприятия, а за крепёж на весовую пусть поэтапно вычитают! – отрезал директор, и, накинув на себя плащ, на выходе из кабинета нежно добавил, - что ж я не понимаю что ли? *** Захлебнувшись обидой и несправедливостью, механик выскочил на улицу и уже через минуту его «пирожок» прыгал по ухабам просёлка в направлении одиноко торчащего на краю дальнего поля так не к стати сломавшегося трактора. Подлетев на место, «москвичонок» пыхнул облачком гари, натужно рыкнул и, сделав на не успевшей как следует обсохнуть земле, залихватский шерифский разворот, остановился у самого трактора. - Кошкина где? – запыхавшись, спросил механик у тракториста. - А я почём знаю. Умотала куда-то, - абсолютно безразличным тоном ответил тракторист, невозмутимо продолжая выковыривать огромным ножом грязь из-под ногтей. - А чё? Какой тебе болт то нужен? Перестав упражняться в маникюре, тракторист махнул ножом, как указкой, в сторону прицепного и, подцепив тягу стабилизатора кончиком сапога, для наглядности помотал её из стороны в сторону. - Вроде на двенадцать? – прикинул на глаз механик. - Вроде да, - так и не проявляя заинтересованности, подтвердил тракторист. - Длина то, какая нужна? – не унимался механик. Тракторист приложил нож к крепёжному месту и, отмерив пальцем по лезвию длину, ткнул импровизированную мерку Штуцеру под нос: - Во какая! - Тоже на двенадцать – отпрянув в сторону, определил механик. - Ага, на сто двадцать – поправил тракторист, и добавил, шаря рукой в кармане, - гайку не бери, я её нашёл. *** Через час у трактора вновь появилась агроном Кошкина. - Штуцер был? – без церемоний спросила она. Помня о том, что от агрономши можно и по рылу схлопотать, тракторист отрапортовал не совсем внятной скороговоркой: - Стуцер был, разме -еры я иму дал, скора привезёт! Лёгкий, еле уловимый ветерок, пахнул от кабины в сторону агрономши, и её, не огрубевший от чрезмерного курения нос, уловил отчётливый запах свежее принятого алкоголя. - А ну иди сюда! – еле слышно, почти шепотом, выдавила из себя агрономша. Глаза её налились цветом переспевшей малины, ярко накрашенные чёрным карандашом брови, судорожно запрыгали, губы сжались до посинения. Неожиданно проворно она вскочила на подножку трактора и, с ловкостью борца-самбиста, выдернула тракториста из кабины, перебросив его через себя. Поняв, что его раскусили, и пощады не будет, тракторист бросился наутёк через поле. Вдогонку за ним, газуя и вертухляясь на УАЗике по колдобинам, рванула агроном Кошкина. Подобно ночному зайцу, напуганному светом ярких фар, тракторист носился по полю вихляя по замысловатой траектории, всячески пытаясь уйти от преследования, но настырная охотница всякий раз угадывала манёвр и направляла машину наперерез, не давая жертве укрыться в спасительном кустарнике. На втором круге тракторист покорно сдался. Он сел на земляной ком и приготовился принять позорную и унизительную смерть от бабьей руки. Когда колесо УАЗика вдавило носок его кирзового сапога в мягкую землю, его обречённое состояние души вдруг разбудило в его сердце такую отчаянную отвагу, что совершенно не беспокоясь о последствиях он достал из внутреннего кармана недопитую бутылку «водки» и сделал из её горлышка несколько жадных глотков. Увидев «предсмертные» алкогольные судороги тракториста, Кошкина махнула рукой, выругалась и с чувством не до конца выполненной миссии, поехала домой обедать. Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Кузбасс Опубликовано 28 сентября, 2011 #43 Жалоба Поделиться Опубликовано 28 сентября, 2011 Жизненно!!!Поляк, а повесть полностью мы увидим? Кузбасс Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 29 сентября, 2011 Автор #44 Жалоба Поделиться Опубликовано 29 сентября, 2011 Жизненно!!!Поляк, а повесть полностью мы увидим?А стоит ли загружать форум таким объёмным материалом? Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Кузбасс Опубликовано 29 сентября, 2011 #45 Жалоба Поделиться Опубликовано 29 сентября, 2011 А стоит ли загружать форум таким объёмным материалом?Думаю никто против не будет, но если желаете, то можно и на почту (kuzbasshunt@yandex.ru). Очень интересно! Кузбасс Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 29 сентября, 2011 Автор #46 Жалоба Поделиться Опубликовано 29 сентября, 2011 Думаю никто против не будет, но если желаете, то можно и на почту (kuzbasshunt@yandex.ru). Очень интересно!Хорошо, Павел. Как отредактирую целиком и подготовлю, опубликую полностью. А пока почитайте вот этот рассказик. Только не судите строго, т.к. писал я его очень давно и сам теперь вижу огромное количество в нём недостатков и неточностей. Но менять ничего не стал, потому, "что написано пером, не вырубишь топором". Никогда его раньше ни где не публиковал, да и, по-моему, не показывал. ПЕСНЯ ОХОТНИЧЬЕГО РОГА Брожу с ружьем по белоствольному, просторному березняку, роняющему под ноги шуршащее золото. Тихо, ясно в лесу, совсем по-летнему лазурно небо. Но отчего проникает в сердце какая-то тревога? Может быть, потому, что знаешь, сколь коротка пора золотой осени, жаль расставаться с ней? Может быть, таково уж свойство русской души, чуткой к настроению природы? Само собой, без малейшего ветерка, падают листья, и чувствуется в этом трогательная покорность. В самой поре золотая осень, день ясный, солнечный. Выхожу на лесную дорогу. В дорожном просвете видна луговая лощина. Вдруг, слышу приближающееся курлыканье и не сразу догадываюсь, что летят журавли – потянулись к югу. Почему-то становится завидно вольному полету медлительных птиц. Ведь мы так любим летать и наяву, и во сне, что неслучайно высказываются догадки о нашем инопланетном происхождении. И снова донеслись звонкие возгласы с неба – появился еще один журавлиный косяк. Светлая печаль этих прощальных криков так созвучна осеннему настроению природы, что не один день после этого носишь в себе тихий праздник, как будто прикоснулся к чему-то очень сокровенному и чистому. Откуда-то докатился выстрел. Но что это – совсем непохожее, ни на сигнал автомашины, ни на гулкий бас промчавшегося поезда? Неужели я слышу перекатывающийся по стозвонному лесу плач охотничьего рога? Откуда мне знать звук прошлого столетия? И почему так сильно побеспокоил он меня? Взяло любопытство, и вот я ходко шагаю через небольшое поле к деревне. На крыльце крайней избы сидит старик, треплет уши гончей собаке, положившей голову ему на колени. Ласково приговаривает: - Ну, чего, дурашка? Набегался, задышался. Кого в лесу-то зоришь? Охотничий рог, самый настоящий, лежал тут же на приступке. Я объяснил старику мой интерес, дескать, впервые услышал охотничий рог. Я взял в руки прохладную медь, поразглядывал рог, не найдя в нем ничего мудреного. - Попробуй, подуди, – предложил старик. - Это просто. Он приложился губами к рогу, надул щеки, и снова разнеслась окрест неподражаемая музыка, словно бы созданная для того, чтобы дополнять печаль пустынных осенних полей и безмолвных лесов. Никогда я не слышал ее раньше, хотя давно был охотником, как вдруг сразу отозвалась душа этим неожиданным звукам?.. Несколько дней прожил я в этой глухой деревушке. Жил и удивлялся тому, что очутился здесь. Почему колобок удачи привел меня именно в эту деревушку, в которой всего восемь изб? И почему он безошибочно остановился у порога, вероятно, самой гостеприимной избы? Хозяин ее, крепкий седовласый старик Николай Иванович, даже не спросил, кто я и откуда, с удовольствием пустил меня на ночлег. Таким было первое наше знакомство. В последствии мы сильно сдружились, и каждый год я обязательно проделывал долгий путь на поезде, автобусе, пешком, выбирая конечным пунктом путешествия забытую Богом деревушку, где ждал меня мой друг Николай Иванович Жуков. Так случилось, что я не был у Николая Ивановича два года. Поэтому мой вчерашний приезд был для хозяина полной неожиданностью. - Рад! Рад, что надумал приехать, - сказал старик, - давно тебя не было, я уже скучать стал. Все думал письмо тебе отписать, а так и не собрался. Я письма писать не шибко люблю, мне важней человека видеть, особенно глаза. Глаза, брат, «зеркало души»! Во как! - Прости, Иваныч! Все дела какие-то, все дела. - Да дел у нас у всех столько, сколько мы сами себе их придумываем. Я знал, что дед любил пофилософствовать, и всегда с большим удовольствием слушал его рассуждения. Наша беседа затянулась за полночь. Воспоминания унесли старика в далекие дни, к жизни, полной мучительного труда, тревог и лишений, когда с терпеливой верой в лучшую жизнь ел он хлеб из лебеды и древесной муки. Он рассказал, как ездил с дедом за дровами, закутанный в мягкий шерстяной платок, впитавший нежный и трогательный запах матери, ласковых ее рук. Не хотела мать отпускать его в этот жгучий мороз, но дед успокоил ее, уговорил. И вот они сидят рядом на розвальнях, и Коля удивляется, как у деда не мерзнут руки. Ничем не прикрытые и уши деда, только мочки их горят, как спелые вишни. «Дедушка, научи, чтобы и мои руки не боялись мороза». Дед молчит, чуточку усмехаясь, как бы говоря: «Это, брат, хитрая наука – прожить жизнь без рукавиц»… Потом вдруг лошадь почему-то становится поперек дороги. «Завертка порвалась», - говорит дед и, порывшись в санях, вытаскивает обрывок веревки: у него все есть в запасе. «Коля, развяжи-ка завертку на санях, покуда я коня распрягу», - говорит дед. И мальчик становится на колени, чтобы удобнее было развязывать оборвавшуюся завертку. Коля пытается это сделать, не снимая варежек, но ничего не выходит, тогда он сбрасывает их и пальцами распутывает промерзшую завертку. Она не поддается, а пальцы уже покалывает мороз, и Коля дышит на них, чтобы отогреть. Он долго возится с заверткой, но она не поддается, смерзлась в ледяной комок, и Коля чуть не плачет. Позвать деда, сказать, что руки замерзли, Коля стыдится, но нет уже и терпения: сотни игл впились в пальцы. Коля с отчаянием смотрит на узел, неподдающийся его закоченелым рукам, и вдруг вспомнив рассказ матери о мудром царе Александре Македонском, бросается к саням, достает из-под сена топор. «Стой! Что ты, очумел?» – кричит дед, увидев, что внук замахнулся топором, чтобы разрубить проклятый узел. Коля рассказывает, как царь Александр Македонский разрубил мечом хитрый узел фригийского царя Гордия, а старик кричит: «Дурак твой Царь! Веревку разрубить – эка мудрость! Разрубить всякий дурак сможет, а ты сумей развязать узел. Топор – сила, а терпенье посильней топора»… И Коля снова принимается развязывать захлестнувшийся узел красновато-лиловыми от мороза руками. И вот узел развязан. «Дедушка, развязал! Развязал!» - кричит он так громко, что даже старый мерин удивленно поворачивает к нему голову. «Молодец!» - говорит дед. И Коля довольный, счастливый прыгает вокруг него, не чувствуя боли в пальцах… Домой они возвращаются под вечер, и мать с ужасом видит: платок ее торчит из кармана, шапочка сбита на затылок, Коля идет рядом с возом и держит вожжи в голых красных руках… Вечером, лежа с внуком на жаркой печи, дед говорил: - Ты мне про Царя Гордея сказывал, а теперь про мужика Гордея послушай. Был в нашем селе мужик. Гордеем звали... И была у него дочка Катерина – раскрасавица. Все парни через нее передрались промеж собой. И Гордей думает: «За кого отдать дочку?» Вот собрал он всех женихов и говорит: «Ежели который из вас распутает узел вот этот, тот и Катерину возьмет в жены». Принес он веревку, которой сено увязывают, а на ней узел затянут. Ну, взялся один жених. Час, другой возится, а развязать не может. Плюнул и ушел. Другой подходит к узлу. Этот до вечера над ним пыхтел – пыхтел, да и бросил. Так мало-помалу отвалились все женихи, остались двое. Один – так, ничего из себя, видный, ловкий, а другой – конопатый, нос лопатой и ростом не вышел. Ну, который повидней жених-то взял веревку и говорит: «До тех пор не выпущу, пока не развяжу». День идет, другой пошел, а он мучается над узлом…»Зубами, - говорит – можно?» - «Можно и зубами, - отвечает Гордей, - только железом нельзя, гвоздем или чем другим». Третий день идет, а парень узел не бросает, он и руками, он и зубами – все ногти обломал, а узел не поддается. «Нет, - говорит, - его развязать нельзя, заколдованный». Поглядел на Катерину, поклонился ей и ушел. Остался один конопатый, нос лопатой. Неделю развязывал, другую, не ест, не пьет, отощал – глядеть страшно, - а не бросает узел. Из пальцев кровь пошла, а узел вроде еще сильней затянулся… Третья неделя пошла, тут Гордей и говорит ему: «Брось, не развязывай. Бери в жены Катерину». Тут остальные женихи, которые осрамились, давай шуметь: «Он же не развязал!» А Гордей и говорит: «Не в том дело, а в том, что у него больше всех терпения. С таким Катерина не пропадет в жизни». Так и вышла Катерина за конопатого. - И хорошо жили? – спросил Коля. - А ты вот сам знаешь: Катерина-то Гордеевна эта тебе бабушкой приходится, а мне – женой, - сказал дед и тотчас же захрапел. А Коля лежал и думал, что дедушка сильней самого умного Царя… Я слушал и удивлялся, как умело старик ввел внука в тайное тайных своей мудрости, выношенной его отцом, дедом и прадедом – десятками поколений тружеников, которых приучила к терпению скупая русская земля. Это не было терпение покорности и смирения перед силой. Это было терпение труда, деятельного преодоления препятствий, нужды, боли, отчаяния, терпение надежды на лучшие дни, терпение веры в свою силу. Так вот почему Николай Иванович любил во все вникать сам, доходить до всего своей головой и не любил поучающих. И теперь, хотя Николаю Ивановичу было уже почти восемьдесят лет, он даже в самые лютые холода всегда работал голыми руками. Я с восхищение глядел на его розовые щеки, любуясь здоровой, красивой старостью, и думал о том, что жизнь хороша и на закате своем, если терпелив человек в движении к своей цели. Николай Иванович проснулся, как всегда, на рассвете и, прежде всего, глянул в окно, чтобы узнать какая погода. Мело. Белые змеи переползали лениво огромные сугробы, наметенные по забору. Ветер раскачивал деревья, потом скользил по снежному полю, убегая неведомо куда. Старик вышел в сени, потом вернулся с большой охапкой дров и затопил печь. Дом наполнился треском сухих дров, и какое-то особое радостное и теплое чувство посетило меня. Как же здорово быть в теплой избе, когда совсем рядом за стеной еще бушует не успокоившаяся ночная вьюга. - Ну что, проснулся? – увидев меня сидящим на постели, спросил Николай Иванович, - давай умывайся и чай пить. Через несколько минут я уже сидел на лавке у широкого стола и ждал обещанного чая. Он был особый, из кипрея. Иваныч наполнил пахучей жидкостью большие фарфоровые чашки и вдруг сказал: - Говорят, изобрел этот чай какой-то дворовый человек. Листья сначала обвариваются кипятком, а потом пропариваются калеными камнями. Потом листья руками скручиваются на рубчатых досках. Долго, но вкус и польза необыкновенные. Пей, говорят, в нем витаминов много. Совсем неожиданно в боковое окно кто-то постучал. Николай Иванович набросил на плечи телогрейку и вышел. Вернулся он с высоким, лет сорока, мужчиной, одетым в камуфлированный бушлат и солдатскую шапку с егерской кокардой на козырьке. - Знакомься, это Виктор Шимков, наш егерь, - представил гостя Иванович. Мы поздоровались, и егерь присел за стол. Воцарилось какое-то непонятное молчание. Мы пили чай. Я наблюдал, то за хозяином, то за гостем. Мне почему-то казалось, что Виктор как-то уж умоляюще смотрит на Жукова. Первым молчание прервал старик: - Ладно, я покумекаю, завтра утром приходи, ответ скажу. Шимков тут же вскочил из-за стола и, облегченно вздохнув, сказал: - Спасибо, Иваныч, а то, веришь ли, голова кругом пошла, на тебя одного надежда. Шимков уехал с чувством полной уверенности, что Иванович не отказал, а даже уже почти пообещал ему помочь. Мы остались вдвоем. - А в чем дело? – спросил я, так как был очень заинтригован произошедшим разговором. Старик отхлебнул горячего чая, помолчал, как бы размышляя с чего начать, и в свойственной ему манере тихо заговорил: - За три дня до Николы нашел я в девяностом квартале медведя. След был уже старый, покрывшийся ледяной корочкой и слегка присыпанный свежим снежком, он уходил под высокую, почти черную ель. Нижние ветви ее, под тяжестью снега, склонились до самой земли, образуя шатер. Это была берлога. Возвращаясь в деревню, я зашел на кордон к Шимку и рассказал о находке, но места показывать не стал. Боялся, что Шимок пойдет туда, зверя потревожит. Уйдет медведь или, того хуже, продаст его Шимок кому-нибудь. Он на деньги алчный. А теперь вот думаю, раз ты приехал, так не грех и на косолапого сходить. Правда, Шимок просит с собой еще несколько человек захватить. Он начальству про моего медведя сболтнул, а те ему охоту велели организовать. Вот и прилетел он ко мне с просьбой организовать все это. Что скажешь? Сходить на медведя мне, конечно, очень хотелось, но я считал, что не вправе был использовать дружбу и любовь ко мне этого человека, зная, как не любит он подобных компаний, поэтому я дипломатично уклонился от ответа, предоставив Жукову самому решать эту задачу. На следующий день, чуть свет, примчался Шимков. - Ну, как, Иваныч, будем медведя брать? – спросил он. - Ладно, организую, но чтоб без всяких твоих фокусов, - ответил старик и строго посмотрел на егеря, - лети за своими охотниками. Приму. - Вот и хорошо! Эх, поохотимся, - засмеялся Виктор, хлопнул в ладоши и выскочил на улицу. Гости приехали под вечер на двух машинах. На новеньком УАЗе приехали генерал с подполковником. На второй машине – Шимков ещё с одним гостем, как впоследствии оказалось, с академиком. Дом наполнился громкими голосами, смехом, запахом дорого одеколона, который внес с собой генерал; у него были неестественной седины волосы и прекрасная цигейковая куртка на плечах. Подполковник, вкрадчивым, почему-то похожим на детский, голосом жаловался генералу, что у него затекли от долгой дороги ноги, и он ждет не дождется, когда снимет обувь. Следом вошел академик в сопровождении Шимка. Егерь повесил ушанку на вешалку и сказал: - Вот знакомьтесь, господа, - Жуков Николай Иванович – знатный человек в нашей округе. Лучше его медвежьих облав у нас никто не устраивает. Все в его власти. Ему равных нет. Жуков стоял неподвижно и смотрел на егеря с презрительной усмешкой. Внесли рюкзаки, ружья, сумки. Все приехавшие жались к печке, в которой весело трещали еловые дрова. - Милости прошу к столу, - сказал Николай Иванович, внимательно вглядываясь, то в генерала, то в подполковника, то в академика, как бы сравнивая их друг с другом. Генерал казался мешковатым, неповоротливым, двигался неторопливо, но упорно. Темно-карие глаза отсвечивали раскаленной сталью, наполняя взгляд неуемной силой. Академик долго и шумно снимал шубу, разматывал длинный пушистый шарф. Высокий, худой, с острой бородкой и добрыми темными глазами, с длинным охотничьим ножом у пояса, он был похож на Дон Кихота. Больше всех шумел и волновался подполковник, как будто ему предстояло выдержать трудный экзамен. - Проходите к столу, будем ужинать, - вновь пригласил хозяин. - Не беспокойтесь, пожалуйста, Николай Иванович, мы все привезли с собой, - сказал академик. - Да и мы не «лаптем щи хлебаем», - подхватил подполковник, доставая из сумок различную снедь, - сейчас правительство о нас военных стало беспокоиться. А, вы, господин академик, как относитесь к нынешнему политическому курсу? - Я не занимаюсь политикой, - ответил академик, - я изучаю звезды: спокойней. - И что же Вы – за чистую науку? Без политики? – спросил я, желая поддержать разговор. - Политика – вещь приходящая. Партии, политические страсти – все приходящее. Вечен лишь бесконечный мир, и вечно лишь стремление человека постигнуть великую его тайну, - академик поднял палец вверх и продолжил, - Я изучаю осколки этого великого, прилетающие к нам на Землю в виде метеоритов, чтобы понять хотя бы миллионную долю правды об этом великом. Я тридцать лет ищу свой метеорит и не могу найти… - Всю жизнь искать какой-то метеорит! Это, должно быть, ужасно скучно, - с серьезным выражением лица сказал подполковник. Академик взглянул на него с тем величественным презрением, с каким Слон смотрит на Моську. - У каждого должен быть свой «метеорит», - строго сказал генерал. – И без этого «метеорита» жизнь не имеет оправдания. - Да что вы все про политику, - уныло сказал Шимок, - За стол пора, погреться надо бы с дороги. - Большой медведь-то? – спросил генерал, усаживаясь за стол. - Пудов на восемнадцать, - уверенно сказал Шимок. Старик от гнева даже поперхнулся. «Ведь и следов-то не видел, не то что зверя, - подумал он. – Поди уж цену назначил.» Он хотел пристыдить егеря, но постеснялся это сделать при гостях и лишь сердито сказал: - Кто же его знает, какого он весу, а только след крупный, словно кто в валенках прошел… Так что ежели кто первый раз на медведя или плохо стреляет, то нечего и на номер становиться… Тут уже учиться некогда. Наверняка бить надо, без промаху. Установилась тишина, и слышно было лишь веселое потрескивание еловых дров в печи. - Медведь жирный, - вставил Шимок, - Зальет рану и уйдет. Он теперь, медведь-то, в полном соку… - Обязательно разрывная пуля нужна, - сказал подполковник, - у нас есть. - А мне кажется, что вы боитесь идти на облаву, - с усмешкой сказал академик, поглядывая на офицера, и добавил, - храбрость не в том, чтобы убить медведя, а в том, чтобы убить зверя в самом себе. - Опять пошла политика! – воскликнул Виктор, - Давайте лучше еще по одной и жребий бросим, где кому стоять, а кому в загон идти. - Ну, в загон-то мы с тобой пойдем, это уже точно, - опять злобно сказал старик. – И пить тебе хватит. Шимку очень хотелось выпить, но спорить он не стал, понимая всю важность Жукова в этой охоте. Все захохотали. Хохотал и егерь, краснея от неудобства. - Я вот чего скажу про медведя, - заговорил Николай Иванович, когда все успокоились. – По осени, как приспеет ему время ложиться, выберет он себе тихое местечко в чащобе, в ямке, а то под выворотнем, чтоб ветром не задувало. Он хоть и зверь, а тепло тоже любит… И сразу не ляжет, нет. Все кругом обглядит, обнюхает, обследует, а как снег станет ложиться, то и он идет на покой. Но не так, чтоб без всякого соображения. Он к дому-то своему непременно с юга заходит и идет не головой, а задом вперед. Это он для чего? А чтоб охотника сбить с толку: мол, я ушел с этого места. Ну и ложиться, а как по весне встанет, то опять же идет своим следом, так и говорится «в пяту идет». Ну, стало быть, и охотникам становиться надо тоже с соображением, а на самую пяту ставить надо самого надежного: на него зверь пойдет… - Да ведь мы же жребий будем тянуть. Кому уж счастье выпадет, тот на пяту и станет, - сказал генерал. - Вот я и хочу сказать: надо бы не по жребию становиться, а по силам, - строго проговорил старик. – Вот вы, генерал, человек военный, сами знаете, кого ставить на самом рисковом месте, где враг прет. Небось, самого храброго. Так и тут. А счастье, оно и дураку иной раз привалит, а уж как говорится: «дурному сыну не впрок и наследство». Станет по жребию и упустит медведя. А надо наверняка бить. Слушая старика, академик ломтик за ломтиком скармливал сервелат, пригревшейся у него на коленях, кошке. - Что ж это Вы, господин академик, делаете, - возмутился подполковник, - колбаска эта немалых денег стоит, чтоб ее кошке скармливать? Академик молча залез во внутренний карман своего пиджака, достал из него стодолларовую купюру и торжественно поглядев, на успевшего уже ему поднадоесть слащавого подполковника, положил деньги на тарелку. - Пусть киска поест. Может быть, ей в жизни больше такого счастья не привалит? – ласково сказал академик, гладя блаженствующую от такой заботы кошку. Все опять засмеялись. На облаву выехали ночью. Я тоже поехал, но не с тем, чтобы занять место в цепи стрелков, а с тем, чтобы идти с загонщиками и быть рядом с Николаем Ивановичем. В просветах между могучими соснами проступало светло-оранжевое небо. Мы остановились возле кордона, на котором жил Шимков. Отсюда к месту облавы нужно было идти пешком. Охотников должен был вести Шимков, но его не оказалось на кордоне, хотя он уехал из деревни еще в полночь. В ожидании его, мы грелись в избушке, в последний раз проверяли ружья, патроны, вели разговор о происшествиях, какие почему-то всегда случаются на охоте. Потом тянули жребий, и генералу выпало стоять в середине цепи охотников, на самом ответственном месте: «на медвежьей пяте». Николай Иванович обрадовался, что медведь пойдет на генерала: старику хотелось доставить удовольствие именно генералу, в котором он видел мужественного и достойного человека. Наконец пришел Шимков. Привел загонщиков из местных охотников, и, глядя куда-то в сторону, сказал: - К начальнику надо было… ждал….. Он повел стрелков по тропинке. Впереди всех шагал генерал, за ним подполковник, замыкал шествие академик. Николай Иванович повел крикунов. Они должны были зайти к берлоге с противоположной стороны и гнать зверя на охотников. Не доходя метров ста до берлоги, старик расставил загонщиков цепью, на двадцать шагов друг от друга, предупредив, чтобы стояли без единого звука, ждали его сигнала: он выстрелит, тогда надо поднять шум и двигаться всей цепью, ровняясь на него. Сам он занял место в середине цепи, рассчитывая выйти прямо на берлогу. В руках он держал длинную березовую жердь, как пику. За поясом у него торчал топор. Он показал мне на вершину ели, поднимавшуюся вдали над лесом: там берлога. Вдруг мы услышали треск, словно вдали обломилась сушина, - это условный сигнал Шимкова, что охотники заняли свои места и можно начинать облаву. Николай Иванович снял с плеча двустволку и выстрелил вверх, и все крикуны заорали, захлопали в ладони, застучали по деревьям палками и двинулись по глубокому снегу вперед. Шимков поставил генерала «на пяту», а невдалеке, возле тоненькой – в руку толщиной – сосенки подполковника и шепнул: - Зверь непременно на вас пойдет. Подполковник вынул из кармана приготовленную заранее пачку денег и сунул ему в руку. Виктор пересчитал деньги и, неторопливо запрятав за пазуху, пошел, стараясь ступать в проложенные следы. Еще вчера Шимков понял, что с академика неудобно взять деньги за медведя, так как тот был хорошим другом начальника Охотуправления, и тогда он сговорился с подполковником, сказав, что поставит и его, и генерала на «верное место». Но, заехав по дороге к начальнику, пообещал ему «выставить медведя» на академика. Возвращаясь на кордон, он долго ломал голову, как же и начальству угодить, и с генерала сорвать. Наконец, когда он уже миновал девяностый квартал, его осенила счастливая мысль, и он, повернув в девяностый, поехал на приметную ель. И вот теперь, чувствуя сквозь рубаху твердый комок денег на груди, и думая о том, что городских обмануть не грех, потому что у них денег много, Виктор подал условный сигнал и уселся на пенек, прислушиваясь с веселой усмешкой к далекому крику загонщиков. Я ошалело лез по сугробам, проваливаясь по пояс. Стало жарко, хотелось распахнуть куртку. Я напряженно вглядывался в промежутки между деревьями, стараясь уловить малейший шорох, но голоса соседних крикунов заглушали все звуки. Отчетливо было слышно, как кто-то кричал озорным голосом: - Поше-ол! Поше-о-ол! Я шел, и меня переполняла радость оттого, что я участвую в медвежьей облаве. Хорошо вот так шагать по целине, стряхивать снег с ветвей, стучать палкой по деревьям, по кустам орешника, согнувшимся под тяжестью снега. Вдруг раздался чей-то кашель, прозвучавший как гром. Я отпрянул назад и увидел за елью лицо генерала. - Где же медведь? – спросил он. - Медведь? – переспросил я. – Я не видел. Николай Иванович, поравнявшись с берлогой, напал на медвежий след и пошел по нему. След вел в сторону стрелков; и старик ждал, что вот-вот грянет выстрел. Но выстрела все не было. Уже смолкли голоса загонщиков, вышедших на линию стрелков, и Николай Иванович остановился, потому что след зверя вел в непролазную чащу орешника, засыпанного снегом. Николай Иванович стал обходить орешник слева и увидел генерала, меня и подполковника. - Что же Вы не стреляли, генерал? – спросил старик, снимая шапку, чтобы освежить голову. – Медведь-то на Вас пошел. - Не видал, отец. И пропустить не мог, странно, – сказал генерал. «Куда же он подевался? – растерянно подумал Жуков, разглядывая снег, лежавший пушистыми шапками на зарослях орешника. – Что за история?» - Я слышал только какой-то странный звук, словно пищал котенок или проскрипела ореховка, - сказал генерал. - И я слышал, - подтвердил подполковник. - Котенок! – сказал генерал так громко, что с дерева вспорхнул дятел и, ныряя в воздухе, полетел, цвиркая, как бы удивленно спрашивая: «Странно, куда же пропал медведь?» - Тиша-а-а! – зашипел Николай Иванович. Ему тоже послышалось, что где-то совсем близко пропищал котенок, может быть вот в этих зарослях орешника, заваленных снегом. Старик низко нагнулся, чтобы пролезть под нависшими дугообразно орешинами, и вдруг увидел медведицу. Она лежала в снегу и глядела на охотников злыми и робкими глазами. …Медведица еще накануне почувствовала, что скоро у нее появятся медвежата. Она уже не спала и, подняв голову, осматривалась, раздумывая: тепло ли им будет в берлоге? Лапой она придвинула к себе мох, листья и прошлогоднюю длинную траву, которую принесла сюда еще осенью, зная, что все это пригодится зимой. На рассвете она услышала запах человека. Медведица встревожено поднялась и, чувствуя опасность, вылезла из берлоги. Она прошла метров сто и от сильной боли остановилась в кустах орешника, завеянных снегом. Здесь было тихо и скрытно. Медведица разрыла лапами снег до самой земли и легла. А когда в лесу закричали и застучали люди, она уже облизывала трех медвежат, копошившихся на мерзлой земле. Медвежата чуть слышно попискивали, отыскивая соски в густой черно-бурой шерсти, и медведица постаралась запихнуть их поглубже в эту теплую шерсть, а сверху накрыла мохнатой лапой. Она лежала, настороженно оглядываясь, чувствуя запах людей, которые были кругом. Она даже видела, как генерал, стоявший в двадцати шагах, почесал нос, прихваченный морозцем. Медведица лежала, думая, что ей удалось обмануть людей, что они не полезут в орешник, завеянный снегом, - постоят и уйдут, а тогда она перетащит медвежат теплую берлогу, беря их за шиворот по одному в свою горячую пасть, согревая их своим материнским дыханием. И вот она увидела, что в заросли орешника идет человек. Она продолжала лежать, не спуская с него глаз, еще не зная, что предпринять, чувствуя лишь одно: она не может уйти, покинуть медвежат. И старик все понял. «Вот оно что», - подумал он и попятился. Эта картина жизни так умилила старика, что он усмехнулся и, махнув рукой, сказал про себя: «Нехай живут». Он подошел ко мне и тихо, утомленно сказал: - Пойдем домой… - и, глядя в глубину леса, добавил: - Спугнул кто-то зверя… Стало быть не судьба. Через два дня мы прощались. Николай Иванович все больше молчал, потом попросил меня присесть и заговорил: - Так случилось, что я пережил своих детей. Это неправильно, потому что нарушает естественный ход жизни. Теперь мне некому оставить тот багаж, которым одарила меня природа. Поэтому я говорю тебе: люби природу, лишь она делает человека мягче и поэтичней. Люби охоту – она воспитывает человека, дисциплинирует его. Немного помолчав, Николай Иванович встал, снял со стены охотничий рог и передал его мне. - Возьми его и храни. Он бесценен, так как в его звуке души тех, кто держал его в руках, кто наполнил его музыкой своих сердец… На крыльце старик крепко обнял меня. Я увидел, как блеснула у него в глазах слеза… Весной Николая Ивановича Жукова не стало. На стене у меня дома висит его подарок. Иногда я беру его в лес и наполняю округу песней охотничьего рога, отдавая дань памяти этому прекрасному человеку. 1 Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Кузбасс Опубликовано 29 сентября, 2011 #47 Жалоба Поделиться Опубликовано 29 сентября, 2011 Хорошо, Павел. Как отредактирую целиком и подготовлю, опубликую полностью. А пока почитайте вот этот рассказик. Только не судите строго, т.к. писал я его очень давно и сам теперь вижу огромное количество в нём недостатков и неточностей. Но менять ничего не стал, потому, "что написано пером, не вырубишь топором". Никогда его раньше ни где не публиковал, да и, по-моему, не показывал. ПЕСНЯ ОХОТНИЧЬЕГО РОГА ... Чувствуется, что от души написано, хотя многое улыбнуло. Поляк, с каждым постом становлюсь все более преданным поклонником вашего таланта. Спасибо!!! Кузбасс Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Поляк Опубликовано 29 сентября, 2011 Автор #48 Жалоба Поделиться Опубликовано 29 сентября, 2011 Чувствуется, что от души написано, хотя многое улыбнуло. Поляк, с каждым постом становлюсь все более преданным поклонником вашего таланта. Спасибо!!!Вне всяких сомнений, нагородил я в "Песне..." много. Просто когда начинал, желание писать много и красочно, превалировало над умением писать точно и правдиво. Теперь сам читаю и улыбаюсь, усматривая в тексте рефератный подход, которому когда-то обучали в техническом ВУЗе. Поляк Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Antonio156 Опубликовано 30 сентября, 2011 #49 Жалоба Поделиться Опубликовано 30 сентября, 2011 Очень понравился рассказ!Огромное спасибо!!! Antonio156 Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
СНГ55 Опубликовано 30 сентября, 2011 #50 Жалоба Поделиться Опубликовано 30 сентября, 2011 Хорошие рассказы пишите.Спасибо большое. СНГ55 Цитата Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты Поделиться
Рекомендуемые сообщения
Присоединяйтесь к обсуждению
Вы можете написать сейчас и зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, авторизуйтесь, чтобы опубликовать от имени своего аккаунта.