Перейти к содержанию
Добро пожаловать на Форум охотников и рыбаков МООиР

Vagrant252

Участники
 Профиль  Обзор контента

  • Постов

    125

  • Зарегистрирован

  • Посещение

  • Победитель дней

    1

 Тип контента 

Сообщения, опубликованные Vagrant252

  10. Рассказы Коломыченко М. А.

    в За жизнь

    Опубликовано

    Утиный манок

    Изображение

    Кто не знает протяжный, блеющий с хрипотцой крик зайца, когда к нему, легко раненому, подходит охотник? Разносится он на весь окрест. За 3 километра услышишь при тихой погоде. И был со мной случай, когда я встрепенулся, услышав где-то вдали, этот не с чем несравнимый звук, блеяние-плач русака. Была пороша, и через время я по закрайку поля подошел к той посадке лоха, что густыми своим ветвями лежала аж на самой дороге. По следам было видно все, как по писанному. С двух сторон по следу утопающего по брюхо русака были следы от взмаха хищной птицы, скорей тетеревятника. И заяц, протащив его на себе в поле метров тридцать, крича уже на прощанье, сообразил, что спасение одно – вернуться, нырнуть под эти ветки лоха серебристого и спастись, сбросив с себя ими своего врага. Со своей страшной ношей русак ринулся назад, пока оставались силы. Он просто нырнул в снег, под спасительную поросль. Чупыги веток оторвали хищника, и уже по посадке след зайца пошел ровно, всё увеличивая и увеличивая махи. И легкая розовая кровь уже не кропила свежий след. А птица та, ошеломлённая от страсти, какое-то время ещё сидела на снегу, потом, разгоняясь, подпрыгивая, ушла к себе в небо. Ах, как я был рад за этого зайца, как я восторгался его умом! И еще, и еще подходил к тому месту. Дотрагивался рукой до уютной глубокой лёжки, откуда и был встревожен косой, смотрел место, куда заяц влетел, под рабицу веток, поняв, что в поле жизнь его и полушки не стоит.

    Да, этот крик зайца людей сентиментальных скорее повергнет в уныние. И я знаю такого человека, который в один день хотел стать охотником и в этот же день бросил ее на всю жизнь, именно из-за заячьего заунывного протяжного носового блеянья. В тот день его первой охоты тот, его заяц, выскочил из оврага и на наддуве снега замешкался. Николай, так звали того охотника, ударил из старой отцовой фроловки, начав подходить, услышал этот крик. И уже спустя50 лет после этого дня он рассказывал мне все это, и я видел что он переживает тот плач до сей поры.

    Но для охотника страстного этот крик, если не прекрасен, то во всяком случае всегда убеждает его, что зверь не уйдет подранком. И охота, значит, сделана чисто и правильно.

    В 70-е появилась книга немца Лемке «Охотничьи манки», и для многих это было откровением. Вот так и я спал и видел, что когда-то мне привезут манок под крик зайца. Я пытался имитировать этот звук, поднося кулак к углу рта, раскрывая пальцы, старался изобразить звук, похожий на хриплое блеянье или на плач младенца. И вот эта продолговатая хрипотца никак не выходила у меня. Имитировать звук кряквы, чирка – это могли многие. Но на этот продолжительный долгий звук просто не хватало таланта ни у кого. Но Лемке подбрасывал уголь в огонь, рассказывая, что одним грабовым листом обходится уважающий себя немецкий охотник, подзывая «на реву» самца косули. Я просто перестал терять эту мысль с головы. Лисы было много и часто, просто грезилось крикнуть этим заячьем плачем и повернуть ее к себе. И как у Лемке, прикрывшись деревом или кустом, подпустить к себе рыжую на верный выстрел. «Ах, как это здорово! Как это почетно!» – думал я. Это не сдуру по камышу шугнуть и случаем свернуть лису на болотной прогалине. Но где его взять, этот манок?!! Сделать самому –навряд ли будет точная имитация. Я заходил, покупал манки на уток, у меня их было уже штук пять, они были дешевы и нежны, и я брал их исключительно про запас или в подарок деревенскому собрату.

    Многие охотники 70-х знают этот манок как облупленный, эти пластмассовые два полукруга, стянутых колечком, внутри -медная пластина. Хрупкая вещь – не чета тем основательным деревянным, что есть сейчас. Они были все одинаковы по звуку, и все же охотники покупая со значительным видом их пробовали. Натужно дули , пучили глаз. В крупной мозолистой руке этот манок выглядел достаточно инородно. Мария Федоровна с явной укоризной смотрела на происходящее, в какой уж раз,в ее магазине и произносила свою расхожую фразу: «Уточки-зайчики, пустые сарайчики»,– или, того хуже,– «смотри, не пукни». Охотник тушевался и брал синий или зеленый, если тех уже не оставалось, то розовый манок, имевший вообще вид какой-то детской игрушки-свистульки, какие наполнялись водой для переливного свиста.

    Но манок работал, и звук был звонкий ,густой, дребезжащий – не простой звук. И кто умело пользовался, зажимая манок в кулак, меняя тембр, чтоб делать более сложную от того песню кряквы или чирка, часто вызволял из стен камыша любопытствующую утиную братию или заставлял ее развернуться в небе и чуть приблизиться к охотнику, а то и вовсе зависнуть над ним и после выстрела, к радости музыканта, глухо удариться о болотные кочку или всплеснуть лужу, окружавшую её. И это был трофей дорогой, и всегда шёл отдельным рангом, потому как запечатывался на всю жизнь в память, а она нет-нет, да и выдавала его вместе с душевной улыбкой хозяину того дня.

    Но лиса – вожделенная, дорогая лиса 70-х. Как научиться брать ее, подражая крику зайца? Именно зайца, потому что разносится он далеко, и лиса может и поэтому- тоже поверить. И можно подготовиться, лиса редко бывает рядом. И увидишь её скорее ближе, к горизонту, и потому что на белом снежку.

    Как-то раз я, случаем, сжал зубами этот всенародный лёгонький утиный манок. И, о Боже! Ты даешь мечту со всем набором для ее исполнения! Мечты материальны и сбываются. Звук раненого зайца на секунду явился мне. Как залихватский свист – ему обучаются сразу или никогда. Я вскочил, начал пробовать. Зажимал сильнее, еле-еле, начал прикрывать кулаками, постепенно палец за пальцем освобождал звук, для уха было точно! Я не мог ошибиться. В конце концов я играл на гитаре, думал: «Я даже пою, черт меня возьми, ну какой-то слух есть?». Да-да, не должен ошибаться! Точно – заяц! Жать зубами приходилось очень сильно, особенно в начале, когда блеянье должно быть высоким. Это потом надо было чуть разжать зубы, и звук одинаковый, протяжный уже не был такой трудный. Я начал импровизировать, учащая крики. Как будто зайца кто-то терзает или он меняет свое местоположение. Для этого начинал нагибаться, чтоб звук уходил в землю и, снова разгибаясь, давал звук на округу. Славно! Славно! Но ведь точно!

    Показал Толику. И так, чтобы тот просиял очами, не увидел – он или не понял, подумал я, или забыл, как кричит заяц. Но с того дня манок перекочевал и в мои зимние одежды.

    И вот как-то в феврале мы шли в сумерках по моей лесостепи. Небо было темно-синим, а земля светло-голубая, аж с пышной зелёной бирюзой, и видимость была- необыкновенная, воздух чист и прозрачен, и тихо-тихо было в моей лесостепи. Только слышали мы, как дышим. Разговаривая, я поглядывал по сторонам. В далекой вьющейся, то исчезающей, то появляющейся вновь точке была угадана лиса, до нее было 2 км. Была она на противном склоне лога, с широкими крыльями, к коему мы и подходили. И с нашей, и с противоположной стороны лог опоясывала посадка. Лиса была за посадкой противоположной стороны. Она была настолько мала, что мы напрягали свое молодое зрение, чтобы увидеть ее ход. И видели её, нет-нет, мерцающей на далеком поле. «Толя, я побежал». Толик не верил в успех, но отказаться от зрелища, которое могло развернуться у него на глазах – фотографу –никогда.! И мы расстались. Он начал тоже поспешать, чтоб видеть ближе противоположный склон. На ногах валенки, одет я был тепло - шли посидеть на скирде, шли на засидки. Бегу, лису уже не вижу и не пытаюсь, она мне ни к чему – я наметил место, где её ждать. Скатываюсь, падая, сползая по своему склону. И тут меня пробило: манить надо на дне, чтоб лиса не успела сойти со слуха. Я почувствовал, что я не успеваю и, отдышавшись, я начал манить на самом дне оврага, делая уже привычные движения, прикусив мундштук, зажав пальцами, разжимая их, разгибаясь и снова наклоняясь, и снова выпрямляясь. Картина не для охотников – была тревожная. Снова побежал. Теперь уже вверх по склону, а на нем посадка. А за посадкой поле, и только там – зверь. На середине подъёма- сказал себе: «Помани еще раз и хватит», на случай, если лиса не услышала или не определила, откуда доносится звук. Поманил чуть и пошел, скрываясь за мелиоративную дамбочку. Чтобы овраг не расширялся, и его не размывало – делали такие насыпи по 2-2,5 метра. Дошел до бруствера, в стволе – 4 ноля и 3. Так решил: близко не подойдет. Высовываю голову, сняв кроличью шапку. Передо мной посадка лоха с проемами, и за ней – поле. Нет лисы, ушла. Неужели не обратила внимание? Или, хуже того – покосившись в мою сторону, ухмыльнулась, может даже. Эдак, с ехидцей. И вдруг вижу: вон идет за посадкой. В поле! Над бруствером один мой лоб и глаза. Идет и как-то нехотя – не прямиком. Останавливается, что-то раскапывает – так, как будто по своим делам, мол, я тут не при чем. Но ведь уходила-то в другой околоток, а идет ко мне. Манить и не собираюсь. Боже упаси! Такта хватает, чтоб понять: на 100-метрах- её черта-не обмануть

    А она, как издевается. Ушла, вновь остановилась, и так, как нехотя, заходит все-таки четко на меня. И приближается! Заходит в посадку! После неё поляна, насыпь и за ней – я.

    Сердечко трепыхается. Как быть? В посадке не увижу. Посадка обтекает края насыпи почти касаясь их.. Но на бруствер она может выйти в любом месте, если выйдет во фронт – точно увидит мою голову. Дамба голая. Да нет скорее в стороне выйдет!на краю где насыпь ближе к посадке.!! И, убедившись, что лиса зашла в деревья, сполз на метр вниз. И тут уж ничто мне не оставалось, как начать отчаянно -туда сюда блуждать по кромке насыпи глазами. Видел я только эту белую кромку и небо уже с редкой звездой. Жар. Сердце бьется. Не знаю, сколько времени прошло. Но то, что произошло дальше – чистая правда. Лиса показалась почти надо мной в 3 метрах . Она вытянула шею и, перестраховываясь, хотела убедиться в полной безопасности пространства за этой преградой. Я вскинул ружье и ударил. И абрис уже задней ляжки и хвоста остался у меня в памяти. Лиса, увидев движение, развернулась на 180 градусов. И там, где была её голова, в мгновенье ока оказался круп с прямым, как сабля, хвостом. Я ринулся на затекших ногах, да еще в валенках на дамбу. Упал, скатился еще ниже, опять на четвереньках взобрался и увидел её – лису, лежавшую недвижимо на поляне перед посадкой. Это был крупный старый лис, я еле поднял его за задние ноги. Весь заряд тройки оказался у неё в задних мясах. Подвалил Толик, и мы восторженно встретились возле той лисы- как год не виделись. Я рассказывал всё вновь и вновь – уже по следам показывая другу, как лис испытывал меня на профпригодность. От нее шел матерый, чесночный дух. Было время гона. Толик фотографировал меня на том бруствере. Чесал голову и каялся, что не верил в этот манок. Его новенький широкоплёночны«Киев» делал свои первые тогда снимки.Не снимают уже пленкой, и нет в магазинах тех милых кустарных маночков, и нет моего друга на этом белом свете. Но тот день врезался в память и не ушёл он на заклание годам. Живёт во мне – со всем тем дорогим моим временем.

    Изображение

×
×
  • Создать...