Охота с круговой уткой

[Поляк]

«Охота с круговой уткой» Автор: И.А. Салов (приводится в сокращении).«Имеете ли вы понятие об охоте с круговой уткой? Сейчас я вам расскажу, в чем она состоит. Охота эта начинается обыкновенно тогда, когда утки, сев на гнезда, начинают тщательно укрываться от преследования селезней. Круговая утка является тогда искомой приманкой. Подверженная долгому заточению в какой-нибудь душной и тесной кошелке, но тем не менее находясь под влиянием опьяняющей весны, она, в свою очередь, тоже тяготиться одиночеством. Этим-то моментом и пользуется охотник. Он берет утку, надевает ей на ногу кожаную «шпорку», к «шпорке» привязывает аршина в четыре поводок из тонкой бечевы, а другой конец поводка прикрепляет к колечку, свободно вращающемуся в центре небольшого деревянного кружка. Кружок этот наглухо закрепляется сверху к заостренному колу, а кол вбивается в дно озера или болота, так чтобы кружок как раз совпал с уровнем воды. Кружок устраивается для того, чтобы плавающая на воде утка, в случае утомления, имела место для отдыха, а свободно вращающееся колечко – на тот предмет, чтобы не заматывался поводок. Охотник помещается от утки саженях в десяти и укрывается в шалаше. Селезни слетаются на призывный крик утки и, конечно, попадают под обстрел. Уток этих одни называют «круговыми», потому что они плавают на кругах, другие – «кряковыми», потому что они крякают, третьи же – «криковыми», потому что они кричат. Лучшими круговыми утками считаются смоленские. На вид они действительно более других походят на диких крякв. Но насколько необходимо это сходство – определить не могу, мне приходилось, по крайней мере, видеть, что селезни об эту пору неразборчивы и падают даже на чучел, если только охотник покрикивает в шалаше в утиную дудку. В назначенный час я был уже у Николая. Он оказался прав, объявив, что любой мальчишка укажет мне на его хату. Мне указал её такой клоп, который даже путем говорить не умел. Мы не замедлили отправиться в путь…. Осмотрели жерлицы, и Николай опять взял двух сомят и трех довольно больших судачков. Собрав добычу и снова поставив жерлицы, мы уселись в лодку, обогнули остров и принялись опускать перемет. Перемет Николай опускал мастерски: тихо, осторожно. При малейшем шуме, производимым мной, Николай быстро оглядывался, делал недовоьное лицо и шепотом приказывал мне не шуметь. -- Место здесь глухое,- говорил он,- народ ходит редко, а потому рыба здесь строгая, чует даже, когда человек по берегу идет. Значит, надо осторожно. И точно, он действовал так осторожно, что не производил ни малейшего шума. Чтобы не стучать ногами о лодку, он даже разулся, а мне под ноги бросил охапку сухой прошлогодней травы. Когда уже совсем стемнело, мы, вытащив на берег челнок, шли с Николаем по направлению к Микишкиным болотам. Ночь была до того темная, что если бы не Николай, то я, конечно, никогда не разыскал ни болота, ни устроенных на нем шалашей. Впоследствии оказалось, что их и днем даже трудно было рассмотреть, ибо они скорее походили на кучу сухого мусора, нанесенного водой, а уж ни как на шалаши. Мы порешили провести ночь вместе, а с приближением утренней зари -- разойтись. Выкурив две-три папиросы, я завернулся с головой в драповою охотничью чуйку и, утомленный продолжительной ходьбой, вскоре уснул. Было ещё совершенно темно, когда я почувствовал, что кто-то осторожно толкает меня в плечо. -- Вставайте,- сказал Николай,- пора, заря скоро. -- Не рано ли? -- Самое время, пора. Пока уток приладим, пока разберемся, заря-то и займется. Проговорив это, Николай принялся стаскивать с себя сапоги. -- Ни как ты сапоги снимаешь?- спросил я,- люди обуваются, когда встают, а ты, наоборот, разуваться начал. -- Да ведь тут, поди, болото, вода…. Сапоги-то на денежки тоже покупаются. Разувшись, он засучил портки выше колен, взял кошелку с утками и на четвереньках выполз из шалаша. Глядя на него пополз и я. Как, однако, не было ещё темно, но Николай даже и в темноте разобрал уток. -- Вот самую хорошую,- шептал он, ощупывая уток,- самую горячую. Столько в ней этой жадности, что ни минуты молча не просидит. На всю округу заорет. -- А себе-то?- спросил я. -- Ну! У меня и похуже сойдёт. Не велик барин! И, вынув из кошелки утку, которая предназначалась мне, Николай пошел с ней к болоту, захватив и колышек. Послышался плеск воды, какой-то глухой стук, хлопанье крыльев, опять всплеск, шум какой-то взлетевшей птицы, а немного погодя передо мной в темноте снова показалась фигура Николая. -- Устроил, посадил!- прошептал он. -- Что же она молчит? -- А вот дай срок, оглядится. Затем Николай ощупью же отыскал своё ружье, кошелку с другой уткой, колышек и, наказав мне сидеть в шалаше смирно, направился в противоположную сторону и в туже минуту словно утонул во мраке. Я забрался в шалаш и, в ожидании зари, закурил папиросу. Немного погодя звезды стали меркнуть, мрак ночи заменялся каким-то сероватым светом. В воздухе стало так сыро и прохладно, что неприятная, судорожная дрожь охватывала все мое тело. Я завернулся в чуйку, прижался в угол шалаша, причем придавил мышонка, успевшего только пискнуть, и принялся терпеливо ждать рассвета. С приближением зари болото стало пробуждаться. Послышалось хрюканье селезней. … и получив ответный отзыв нескольких селезней, принялась страстно надрываться. Я взглянул в отверстие шалаша, но моя «жадная утка» сидела себе нахохлившись на кружечке и словно окаменела. Но вот восток заалел, сначала чуть заметно, а потом все ярче и ярче. Звезды исчезли, словно кто-то дунул на них и потушил. Огонь разлился по горизонту, и на ярком фоне этом чернели кудрявые кусты тальника. Я встал на колени и принялся смотреть на все это в дырочку шалаша…. Вдруг страшный оглушительный выстрел! Я выскочил из шалаша и увидел неподалеку целое облако дыма. -- Слова тебе господи, жив остался!- раздался из этого облака голос Николая. -- Что с тобой?- спросил я, мгновенно подбежав к нему. Но Николай уже мчался по болоту, и только брызги летели во все стороны. -- Что с тобой?- повторил я, когда он возвратился. -- Смотри-ка!- кричал он между тем.- Вот так ловко! Целых пять штук повалил…. Ажно земля задрожала. А затем забормотал скороговоркой: -- Ступай, ступай! Прячься скорее. Теперича самая охота начинается! Ступай, ступай! Только после я узнал, что Николай имел обыкновение в один из стволов сыпать целую горсть пороху «на случай, когда много уток соберется». Полыснет, бывало, и – брык! «Слава тебе господи, жив остался!» Выстрел этот помог мне открыть местопребывание Николая, его шалаш, и вместе с тем рассмотреть и плавающую неподалеку круговую утку. Я не мог глаз оторвать от этой утки, и только теперь догадался, что крик утки, о котором я говорил выше, производился именно уткой Николая. Она ни минуты не молчала и, плавая вокруг колышка, беспрерывно кричала самым раскатистым призывным криком. Селезни так и вились над нею, а при виде их она еще пуще надсаживалась, металась и хлопала крыльями. Послышался опять выстрел. Теперь уже обыкновенный. Я посмотрел на свою утку: даже ружейный выстрел не пробудил её от апатии, и по-прежнему она продолжала сидеть, скукожившись на излюбленном ею кружке. Николай продолжал между тем подстреливать и подбирать битых селезней…. -- Однако, ты меня поддел ловко!- проговорил я, когда Николай, весь увешанный селезнями и со щекой избитой в кровь, подошел к шалашу. -- А что? -- Нечего сказать, удружил! Утка-то твоя прославленная хоть бы разок рот разинула! -- Ну!- удивился Николай и развел руками. -- Вот тебе и ну! -- Ах, дьявол! Ах, проклятая! Ах, анафема! А ведь какая утка-то! Жадная, скорбная…. -- Уж именно, что скорбная. -- Что ж это такое! Что за оказия! Ах, проклятая! Нет, моя ничего, орала ловко! -- Сколько же ты наколотил-то? -- Тринадцать, смотри,- проговорил он, пересчитывая развешанных на поясе селезней.- Тринадцать, верно. Эх, штуки-то хороши! -- Хороши-то, хороши, только тебе не миновать беды. -- Как так? -- Разве можно горстями порох сыпать? -- Да ведь это, поди, мушкетон Турецкий? -- Ну, выдумал ещё. -- Верно, тебе говорю. Ты погляди-ка стволины-то какие…. -- Просто тульская двустволка,- проговорил я, рассматривая на стволах надпись и клеймо,- да ещё в добавок бечевой перевязана…. -- Это я волка по лбу колотил и поломал ложу-то.- И потом, вдруг, прокашлянув спросил: -- А что, с полдюжинки селезней-то не возьмешь? -- Да ведь ты кому-то хотел…. -- И ему останется. -- А почем? -- Ну, чего там! Нешто с тебя возьму лишнего! Тот-то по четвертаку платит, а с тебя что положишь. -- По двадцати довольно, что ли? -- Знамо довольно. Я взял шесть штук. -- А уточку не купишь?- спросил Николай. -- Которую? -- Да любую! Я купил утку, купил еще двух судаков….» _______________________________ ___________________Илья Александрович Салов родился 6 апреля 1834 года в Пензе.Более подробные сведения можно найти в журнале «Охота и охотничье хозяйство» за 1991 год № 4.