Василий Иванович и болтливый пёс ЭЙ

[frankott]

 Что ж… Камин затоплю. Буду пить. Хорош бы собаку купить.

 И. Бунин.

   

Занесло меня, прошлой осенью, как говорится: «К чёрту на куличики». Не такие уж это «куличики», но из-за бесконечных пробок, дорога превратилась в настоящее испытание на прочность нервной системы. Вместо запланированных четырёх часов, получилось в трое больше. Когда добрался до места был поражён увиденным потому, как колёса увезли меня на несколько десятилетий обратно. «Мы, порой даже не догадываемся, что разъезжаем на машинах времени.»- подумалось мне.

И, поехал, чтобы разогнать навалившуюся тоску, которая выскребла всё изнутри, до полной душевной пустоты, а дорожная толкотня вымотала ещё больше.

Наткнулся случайно на приглашение на тетеревиную охоту. Рязанская область. Спас Клепики. Мещера… Одни названия чего стоили...  Из любопытства, заглянул в Википедию, чтобы расшифровать, почти комичное название городка, в, который был проложен мой маршрут. Спас Клепики. Спас и Клепики… Полная несуразица. Головоломка, которая в итоге не такая уж и сложная. Не думаю, что раскрыл историю доподлинно. Скорее поверхностно, но почему-то, познаний этих мне хватило лишь для первичного понимания. Дальше вникать поленился.

 История города давняя. Село Клепиково.  Изготавливали здесь в 16 веке ножи для чистки рыбы, которой в Пре и Совке было много. Назывались они клепиками. Но после строительства церкви Преображения, получило оно второе название, Спасское, которое не понравилось большевикам. Чтобы сохранить географические отметки, объединили два названия в одно. Что вышло то вышло. Советские годы изменили его до неузнаваемости, превратив его в сонное и ленивое место жительства нескольких тысяч граждан. Город обнищал и закис. Разбитый до щебня асфальт и огромные рекламные щиты без всяких фантазий с канцелярскими шрифтами, закрывшие остатки купеческих домов. Вот рыбачки с удочками никуда не делись. Всё это наводило тоску и чувство досады тёрлось в душе. Мне довелось проехать много, казалось бы, затерянных мест. Больших и малых, но это захолустье меня удивило своей скукой и нищетой. Хотя скромная провинциальная архитектура, свойственная российским городам ничем не отличалась, но изуродована она была отвратительными вывесками, закрывавшими скромные, но построенные с хорошим вкусом фасады зданий. Были они хуже крикливой брани на кирпичных кладках. Потому проехал я равнодушно мимо Есенинской школы побоявшись разглядеть приколоченный рекламный щит какой-нибудь шашлычной или пирожковой.

 Не вязались с моим восприятием строки Паустовского. Когда он тосковал по родным местам.  Невольно проникаешься необыкновенной прелестью маленького провинциального городка с чудесным названием Спас Клепики.

Путешествуя по Европе, в 1957 году, Константин Георгиевич вдруг затосковал по родному городу. Захотелось ему «Величавую пустынность версальских садов» променять на поэзию сонного летнего дня дорогого сердцу провинциального городка. Вырваться из непомерной роскоши и оказаться на тихой улочке среди домиков с рассохшимися мезонинами. Услышать жалобный свисток паровоза на узкоколейке. Увидеть мальчишек с удочками через плечо и девушек «царственно несущих на коромыслах вёдра»

Но, целью моей была не экскурсия, а охота. Хотелось поскорее отыскать нужный адрес, чтобы, покинув автомобильную тесноту, спрятаться за бревенчатыми стенами деревенского дома, которые видел на фотографии. Подготовиться к предстоящей охоте и завалиться спать, где придётся, и следующим днём собрав свою двустволку отправиться топтать высокие травы в надежде добыть тетеревка.  Своей собаки у меня на тот момент не было, а здесь и приглашение, и сопровождение, и проживание. Собираясь на эту охоту, я запутался в сомнениях, только, как это часто бывает, терзался и ехал. Стал я избегать ненужных знакомств и пьяных компаний с ружьями и пустой болтовнёй, в которой вся привлекательность и романтика охотничьих приключений тонет в долгих и пропахших соленьями и колбасой застольях. Одному с ружьём в полях или в лесу. Без лишних звуков и чужих глупостей. Стала нравиться мне ночная охота с вышки. Лес… тишина… можно сколько угодно тянуть время до выстрела, если повезёт. Быть невидимым и видеть в ночник спрятанную непроглядной тьмой жизнь. Оборвать тишину коротким выстрелом, когда захочешь. Или промолчать и тихо уйти ни с чем.

 В телефонном разговоре Виктор Иванович не важничал. Напротив, был очень приветлив. Не многословен, но сумел расположить к себе. Это меня и подкупило. Вообще в голосе его прослушивалась тоненькая нотка одиночества. Почти писклявая. Не говоря того прямо, он приглашал, как зазывал.   Может это и подтолкнуло на поездку за сотни километров. Так сказать, родственная душа поглянулась там, где я её не ждал. 

Проехав сквозняком через город, я через автомобильные колёса ощутил почти сносный асфальт. Оказался на хорошей дороге, которая вскоре и привела меня к заданному месту. Небольшой дом спрятался в яблоневом саду с палисадником, на котором ещё краснели тяжёлые бутоны роз и, мелко, но буйно, цвели кусты лапчатки. Оставив машину у ворот, я поискал звонок. Но вместо него нашёл засаленный шнурок под табличкой «звонок». Дернул и за штакетником громко отозвался колокольчик. На крыльце показался мужчина, а за ним и легавая, которая ловко спрыгнула на дорожку и, повиливая обрубком хвоста побежала было встречать, но окликнутая хозяином виновато уселась на дорожке.

 К моему спокойствию, голос совпал по представлению с человеком, которого мне хотелось увидеть. Обычный … мелковатый ростом. Лёгкий в движениях, в которых не было ни тени важности. В камуфляжной робе, прилипшей к телу с годами охотничьей жизни.  Была в нём какая- то скромная потерянность. Я постарался обратить своё впечатление в свою же пользу. Не слишком заигрывая, поздоровался, обменявшись рукопожатием, и, после короткой паузы, по приглашению переступил порог дома. Был это обычный пятистенок. Сени. Кухня. Из всей мебели стол с двумя лавками да эмалированное ведро под крышкой с черпаком.

- Вода… Мотнул головой хозяин…. Из колодца… Вкусная…

Лежанка в половину кухни. Белёная извёсткой с истоптанной приступкой. Косые полки, заставленные тарелками и разными стаканами, и кружками. Глиняный кувшин, набитый алюминиевыми ложками и вилками. Гладко вытесанные и отполированные временем бревенчатые стены собранные «в лапу».

 За толстой дверью в узком проёме, комната, поделённая надвое. Одна побольше. Другая тесная с двумя гостевыми кроватями. Полосатые матрасы и раздавленные подушки. Обеденный стол на точёных ногах, крашенный той же масляной краской, что и пол. Жирно и много раз. Венские стулья с вытертыми и продавленными фанерными седушками, готовыми вот — вот провалиться. В углу красовался роскошный буфет. С простотой обстановкой он не вязался. Даже стоял особняком. Всем своим видом показывал отстранённость и случайность своего нахождения в этих бревенчатых чёрных от копоти стенах. Был он, богат и статен. Морёный дуб, когда-то старательно отполированный и вощёный, со временем набрал цвета. За стеклянными дверцами центрально витрины тускло отражались бокалы и рюмки. В разнобой.  Филёнчатые сплетения дверец были тщательно подогнаны. В тусклом освещении одинокой лампочки, спрятанной в выцветшем абажуре, от него исходило благородное сияние. «Работа мастера», —заметил я про себя. В другом хозяйская кровать за выцветшей ситцевой занавеской. Это я понял по висящей над ней двустволкой. Видавшая виды вертикалка, - 27-й ИЖ.    А, так, - ничего лишнего. Не было привычных фотографий и иконы в углу. Казалось, что человек этот поселился не так давно и очистив жилице от всего не нужного ещё не успел обжиться. А, может не хотел.

 Пока Виктор Иванович исполнял формальности по предстоящей охоте, проверяя охотничьи документы, у меня было время осмотреться. Освоиться с домом, в котором предстояло провести ночь и получше познакомиться с хозяином.   Был он в возрасте, явно под шестьдесят. Может и больше. Деревенские мужики, или старятся раньше времени от неуёмного желания выпить, или крепкие и бодрые до последнего.  От летнего загара лицо его было в мягкой бронзе. Чисто выбрит.  Глубокие морщины белыми впадинами бороздили мужественные черты лица, сходясь и разбегаясь веером вокруг внимательных глаз. Однако за этим мужеством была нескрываемая открытость.  Его деревенская размеренность и спокойствие, простота всего, что окружало, сняли моё раздражение и заразили той же дремотой, которая исходила от широких брёвен уложенных на тоненькие, очень аккуратные косички пакли сдавленными временем и тяжестью точно подобранных стволов вековых сосен.

  Выпив с хозяином чая с халвой, мы обсудили предстоящую охоту. Сославшись на усталость от дороги, я втиснулся со своими сумками в комнатку.

Бельё и подушку с одеялом, по обыкновению, привёз с собой. Застеленная домашним бельём постель сделала мой пенал уютней.  Железные узкие кровати с панцирным сплетением напомнила армейские времена. Что-то вроде музыкального гамака. При любом соприкосновении пружины начинали петь свои частушки выдавая любое, даже самое незначительное движение. Они, то похрустывали, то заливались фальцетными голосами. Каждая проволочка терлась по-своему. Звуки эти не раздражали, хотя и стройности в них не было. В, какой-то момент, я даже нашёл их мелодичными и поймал определённый предсказуемый ритм. Ляжешь на спину, - один аккорд. На правый бок другой. На левый третий. Я так заслушался этой музыкой, что незаметно для себя потерял равновесие и провалился в глубокую яму долгожданного сна. От чего заснул, - от того и проснулся. Ворочаясь с боку на бок, вновь услышал визгливые скрипы. Но короткий сон вернул силы и бодрость. С   досадой понял, что так просто заснуть не получится.  Стараясь не выдать своего пробуждения панцирным пением, я лежал и не шевелился. 

Дверь в мою комнатку, плотно не закрывалась из-за неисправного замка, а сквозь большую щель я мог видеть соседнюю. Виктор Иванович бодрствовал. Он, то пропадал, то появлялся, при этом ведя с кем-то беседу. В, какой-то момент, поймал я себя на мысли, что подглядываю, но успокоил себя на том, что такое не смущает хозяина. Он и помнить не хотел о своём постояльце.

Виктор Иванович заглядывал в зеркало, вставленное в буфетную полку. Словно искал себе компанию, чтобы разогнать скуку.  Взрослый дратхаар, положив скучающую морду на передние лапы с грустью смотрел на хозяина, когда тот подходил к зеркалу и долго стоял напротив. Это означало, что ему тоскливо.

  И пёс, сам предложил себя в собеседники. Понятно, что устройство Собачьей пасти не позволяло произносить звуки человеческим языком, но то усердие, с которым собака их извлекала, говорило о том, что очень хочет и старается изо всех сил. И псу даже казалось, что его понимают, потому начал произносить целые предложения.  Хвост его посекундно изливал сдержанную собачью радость.

Виктор Иванович, посмотрев на разговорчивую собаку способности которой давно изучил, с укором покачал головой.

- Любишь ты поговорить. Хотя несёшь какую – то околесицу.

Стоило ему присесть на стул как собака подошла и положила ему голову на колени. Потрепав пса за холку, он встал и подошёл к буфету.  Открыл филёнчатую дверцу справа. На полках в свете тусклых ламп запылённого абажура стояли бутылки с разными напитками. Я разглядел знакомые марки. Здесь была водка разных разливов.  Посмотрев на это барное содержимое, Виктор Иванович закрыл дверцу и вопросительно посмотрел на разговорчивую собаку.

- Тебе, поди, и рюмочку для аппетита хочется… И, покачав головой, добавил…Вижу, что хочется. Вот не припомню, чтобы я тебя угостил хоть разок.

Пёс, уловив настроение хозяина. Сел, забавно расставив задние лапы, широко открыв пасть начал отвечать. Только, как ни старался, вместо слов получалось «ААА-УУУ ААА» Выдавал это он, широко раззявив пасть, как анаконда собирающаяся проглотить ягнёнка. Видимо надеясь таким образом, хоть как-то выговорить, что-то похожее и заслужить угощение. Но дальше дело не двигалось.

- Да уж ты за словом в карман не полезешь… Тебе слово, а ты десять… Только говоришь ты, как Колька после инсульта. Кстати сказать, - Колька закладывал за воротник прилично, если не сказать, что меры не знал. От того его и торкнуло, бедолагу. Охотничек он был, - так себе. Больше любил компании и всё, чем заканчивались охоты. Давно его не видел…  

Поняв, что беседа завязалась и сказанное относилось к нему, пёс снова широко раззявил пасть и заговорил, как «Колька после инсульта». Вернее сказать, - старательно замычал, меняя интонации. Басил и резко брал октаву.  

Собака действительно любила поговорить, а порой казалось, что и повозмущаться. Хозяину такой собеседник нравился.

- Спорщик ты известный. Знаю. Но, вот сегодня рюмочку, завтра стаканчик.  А, через месяц и трёх станет мало. Да ты братец сопьёшься… Что тогда?  Скоро на зайца охоту откроют… А мне тебя лечиться везти? В ЛТП будет тебе прямая дорога. Позорище…

Виктор Иванович театрально засмеялся, но на этом не закончил.

 - Как твоим дружкам такое рассказать?  Умка твоя подружка… Туман… Не поверят. А, что делать? Как объяснить, что охота открыта… Все собрались на поле… Ружья заряжены зверя в полях немерено, а ты лечишься… От алкоголизма! Позорище дорогой мой… Стыдоба…

Пёс почувствовал интонации упрёка в голосе хозяина и виновато сложил бровки. Опустил голову и отвернулся.

- Ну ладно…ладно… Тебе это не грозит. Ты эти запахи на дух не переносишь…  Знаю…Это я так… Подшутил.

И Виктор Иванович, так же виновато отвернулся.

 Пёс, поняв, что все не серьёзно, подошел к Виктору Ивановичу и снова ткнулся в руку. Одобрительно погладив, он послал его на коврик. Он послушно заняла своё место.

Виктор Иванович подошел к буфету слева и открыл другую дверцу. Там стояли пузатые коньячные бутылки с тёмным стеклом и золочёнными этикетками.

- Нет… Коньячка не налью… и не проси… Это, как-нибудь в другой раз…, разожжём печку. Чтобы жарко в доме стало и огоньки заиграли за дверцей.  Нальём бокальчик. Будет празднично…

Виктор Иванович закрыл барную дверцу и пошел на кухню. Было слышно, как он с шумом насыпал в жестяную миску корма и после недолгой паузы позвал своего дружка. Тот, довольно виляя хвостом побежал на долгожданный ужин. Виктор Иванович вернулся в комнату и сел за стол.  Был он трезв, но явно пытался перебороть свою скуку.

 В избе этой было, на удивление, чисто. Даже слишком. Но ото всюду шёл дух одиночества и тоски по чему-то безвозвратно утраченному. Но очень светлому в воспоминаниях, чему замену найти невозможно. Да он и не стремился.

Были в этом доме трое. Виктор Иванович. Пёс души, не чаявший в своём хозяине и одинокий буфет, наполненный соблазнами, который стоял особняком и не считал себе ровней никого и ничего. Может был чьим-то подарком, как всё спрятанное на полках, а теперь, оставленный в углу, не мог смириться со своим положением.

Дождавшись, когда собака дожуёт свой ужин, Виктор Иванович ушёл за ситцевый занавес.

   Было слышно, как он сбросил с себя свой камуфляж и с таким же скрипом пружин лёг. Пошарил пальцами по бревенчатой стене и нащупав выключатель, щёлкнул клавишей. Тусклый комнатный свет всосался в тряпку пыльного абажура провалив комнату в чёрную темноту.

 Уже рассвело, когда в соседней комнате зашаркали тапки и громко зацокали собачьи когти по полу.

 Я вылез из панцирного провала и, размявшись несколькими движениями быстро оделся. На кухне шумно закипал электрический чайник, а на столе ароматно парила яичница. Куски нарезанного хлеба невкусно пахли дрожжами.  Наскоро позавтракав, мы вышли на двор. Пропустив собаку первой, я забрался в просторный кузов Буханки. Виктор Иванович, скрипнув несколько раз педалью газа настойчиво закрутил стартером. Через несколько оборотов мотор схватился и громко фыркнув чихнул, закашлял и ожил. Заработал, хромая на каждом шагу, но согреваясь проснулся окончательно.  Хрустнули шестерни передаточной коробки, и мы резко вырвались на дорогу. Деревенская жизнь с спозаранку вяло просыпалась. Казалось, что утренняя лень плавилась медленно под теплом восходящего солнца. Его лучи с трудом пробивались сквозь кроны густой листвы высоченных берёз. Мы переехали через мост, на котором тесно стояли рыбаки с заброшенными удочками.    

 Свернули с асфальта на просёлочную дорогу, мы запрыгали по лесным колеям. Я, вцепившись одной рукой в поручень, другой сжимал ружейный кофр. Собака, привыкшая к таким дорогам, не испытывала никаких неудобств. Морда её сияла от счастья. Обступивший нас лес был строен и чист. Пару раз с дороги вспорхнули осторожные рябчики, спрятавшись в густой, тяжелой хвое. Только я приспособился к неудобствам такой дороги, как она покатила по мягкому песку и Эй принялся поскуливать. Мы выехали из леса. Перед нами были места, которые любой охотник, хоть когда-то охотившийся на тетеревов назовёт их тетеревиными.

- Ну, Эй, пора тебе и поработать, а не болтовнёй заниматься.

Только теперь я понял, что «Эй» это не просто оклик, а кличка. Простая и очень понятная для собаки.

Я заломил ружьё и с волнением, которое сложно перебороть даже с годами, опустил два патрона в такие же крутящиеся от нетерпения, изнутри стволы.

Эй ушёл со старта. Время изменилось и потерялось вместе с ним в тяжёлой от утренней росы траве. Началось то, что я никогда не смогу объяснить, но оно умещается в одно слово, - охота.  

Когда, как мне показалось, что я собрал всю утреннюю росу в свои сапоги, в, которых нога хлюпала, как в болотной жиже, собака заработала по-настоящему. Если, до этого, её поиски птицы были сильно размазанными, то сейчас она сосредоточилась на свежем следе. Фыркая и прижимая морду к земле, она старалась не упустить ни одной подробности. Ей стало известно всё, чем прожила эта поляна за последние несколько часов. Я снял ружьё с предохранителя. Хотя до этого делал это не раз, но в этом случае, сделал это в предчувствии скорого выстрела. Собака порой работала суетливо, но в одно мгновение делалась осторожной и, пластичные, вкрадчивые движения невольно отвлекали меня от моих охотничьих задач. Я любовался грацией легавого пса. Иногда понимал, что мы, или топчемся по недавним набродам, или встали на след уходящей птицы, которая, почувствовала смертельную опасность, стараясь не выдать себя, либо, неслышно перебегает по давно нахоженным тропам, либо таится в надежде остаться незамеченной. Но, если у неё есть отличный слух, то у собаки есть превосходный нюх и такой же слух. Всё же, перво на перво, - нюх и слух которые позволяют безошибочно определять расстояние, место и время. И все остальные подробности, о которых птичьим мозгам не известно. Конечно же есть баланс, создающий справедливое равновесие, когда птица может взлететь и, встав на крыло, оторваться от земли, сделавшись недосягаемой для собаки. И здесь охотник, который вполне может промахнуться, но может и сделать свой точный выстрел.

  Все эти мысли потом, вернуться ко мне. В этот момент я, забыв обо всём, держал ружьё на изготовке и ждал скорого хлопанья крыльев, смертельно перепуганной птицы. И, возможно, что не одной. Рядом была лишь длинная тень Василия Ивановича от косых лучей восходящего солнца. Он также, стараясь не бить резиновыми голенищами сапог по звонким стеблям высокой травы, двигался плавно и, почти бесшумно. Казалось, что вся жизнь на этой лужайке замерла в ожидании. Над густыми зарослями желтеющих трав виднелся напряжённый чёрный затылок, застывший без движений. Мягкие уши слегка приподняты. Но вот пёс обернулся на хозяина, спрашивая команду и, снова устремил всё своё внимание в густую траву. Команды не было. Тогда собака, уже вопросительно посмотрела на Василия Ивановича. Движения лап, спины, головы были плавные. Они, как будто в невесомости качнулись от лёгкого дуновения утреннего ветерка. Не совсем уверенный в том, что собака у цели, Виктор Иванович чуть слышно скомандовал, - «вперёд», но пёс не шелохнулся. Тогда в голос он повторил команду, и он резко сделал пару решительных шагов. В нескольких метрах из травы, с шумом пошёл на взлёт тетерев. Его панический страх передался другим и замершие в надежде, что пронесёт остальные наполнили внезапным шумом тишину спящего леса.

Я, не помня себя, направил стволы и выстрелил по набирающему высоту тетереву. Он, на расправленных крыльях шумно шлёпнулся о землю. Вторым выстрелом я истратил последний патрон впустую. Ловко спланировав между молодыми соснами тетеревок, потерялся за сосновыми подростками.

 Эй, уже нёс хозяину полуживую добычу. Вид у неё был измочаленный.

- Берёт он жёстко…  Не могу отучить…Читал, что немцы, натаскивая дратхааров, обматывают куклы колючей проволокой. Одно слово -немцы. Я на такое не пошёл…

Виктор Иванович, будто оправдывался за работу собаки, но забрав принесённую добычу, похвалил пса, потрепав в холке. Тот в прежнем возбуждении пытался снова забрать тетерева. Нюхал. Щёлкал зубами. Виктор Иванович показано сердился.

- Сколько тебя просить? Не жри ты птицу… Кому твой фарш нужен?

Но, Эй гордился своей работой и хотел снова и снова приносить этот комок перьев к ногам своего обожаемого хозяина. Он не понимал упрёков. И, черт его знает, что там творилось в его собачьих мозгах.

 Промокший и усталый, я вопросительно посмотрел на своего проводника. Он меня понял без слов.

- На сегодня хватит? С не скрываемым облегчением спросил Виктор.

«- Результат есть… Охота удалась… Чего ещё?»  С таким же облегчением согласился я.

- Видел куда сели. Можно продолжить. Скорее из вежливости, предложил он.

- В другой раз. Вымок я до нитки и, по правде говоря, находился я.

Мы долго шли к машине, дорогу к которой я вряд ли бы вспомнил, хотя леса, как такового не было. Но, обманчивое мелколесье сбивало с толку своим однообразием. Я послушно шёл за парой моих проводников, мечтая о дерматиновых пружинах солдатских кресел УАЗа. Завидев овальную зелёную крышу на опушке, сильно обрадовался.

По дороге к дому, я поинтересовался.

 Странная кличка, -«Эй»?

По документам он Эрхард.  Но вот кто это придумал такую ерунду? Зови его, - Эрхард! Эрхард!... А так крикнешь «Эй» и вот он. Коротко и понятно. И ему, совершенно без разницы.

Эй ловил в разговоре свои позывные и старался крепче держаться за скользкое днище скачущей машины.

 Вернувшись домой. Мы сбросили промокшие тряпки, переоделись в сухое. Эй приуютился на своих ковриках. Хозяин заботливо прикрыл его сукном, похожим на кусок солдатской шинели. Я, засобирался в дорогу.

Виктор Иванович присел на стуле, наблюдая за сборами.

- Думал пообедаем вместе…  Сказал он куда-то в сторону.

 Я вдруг понял, что тороплюсь неизвестно зачем и непонятно куда.

- А, что? И трофей хороший. Давайте и приготовим.

 Когда Хозяин распахнул дверцу горделивого буфета, я сделал вид, что удивлён разнообразию деревенского бара.

- Везут гости… Везут и везут. Что не осилили, оставляют. Но, я это для гостей держу. Под наши закуски лучше водочки не придумаешь. Это так… побаловаться иногда, для крепкого сна. Весело объяснился Виктор Иванович.

- Согласен. Достав из рюкзака припрятанную на всякий случай бутылочку водки, я вопросительно посмотрел на стеклянные дверцы царь-буфета. И Виктор Иванович, быстро сообразив достал пару гранённых рюмочек.

- С полем.,- Коротко и торжественно произнёс он тост.

И я решил остаться до следующего утра. Не потому, что захотел снова выехать в заросшие будыльём луга, а посидеть в компании с человеком, которому так хотелось, что-то рассказать. И мне послушать охотничью небылицу.

Эй, поняв, что его мнение не интересно, спокойно улёгся положив голову на хозяйский носок вдруг захрапел на всю избу. Мы сели ужинать и просидели до глубокой ночи. Виктору Ивановичу хотелось выговорится. Менялись темы, но рассказчик он был интересный, я был готов слушать. Спать легли поздно. Виктор Иванович, прибрав со стола провалился в свой гамак и захрапел. Собака, покрутившись на своём коврике с шумом улеглась и затихла. Комната провалилась в темноту. Пролязгав пружинами, Виктор Иванович перевернулся, как мне показалось, со спины на бок и перестал храпеть. Стало очень тихо.

 Где -то за буфетом проснулась от этой тишины деловая мышь. Что -то упоённо грызла, забыв о всякой осторожности. Я без опаски кого-то разбудить, ворочался с боку на бок. Мне почему-то стало жаль этого очень одинокого человека. Наверное, когда я уеду, он распахнёт правую дверцу буфета. Достанет чётную, пузатую бутылку и затопит печь. Когда она разгорится откроет дверцу, чтобы прыгающие отраженья огня оживили своим игривым светом избу и, наконец -то спросит у своего друга, не важно о чём. И тот за словом в карман не полезет.   

 Проезжая через Спас-Клепики на обратном пути, я уже не был так раздражён неустроенностью города. Наверное, всему своё время. И наверстают Клепики упущенное за сто лет. По срывают крикливые вывески и вернут тихую скромность своему городку. И, проезжий путник притормозит на парковке у площади, чтобы прогуляться по тихим улочкам, которые так нравились Константину Георгиевичу. Может и я, решив навестить своего знакомого, в другом настроении захочу зайти в школу. Загляну в класс, где стоит парта, за которой, как говорят экскурсоводы с придыханием в голосе, сидел великий поэт Сергей Есенин.

Может и правда сидел…

Забытая Родина великих людей…Подумалось мне, когда, оказавшись на А 107 я набрал скорость и полетел птицей по знакомой дороге к дому.

 

[Александр67]

Спасибо!! Красивый рассказ, красивый легкий слог. Спасибо!

[serzg39]

Рассказ действительно захватывающий! Ка будто-сам поохотился!!1

[frankott]

Спасибо. Рад, что понравился.

[astrashab]

Читал на одном дыхании, очень интересно и увлекательно!

[frankott]

Спасибо. Всегда рад, когда парни с близкого мне клуба ценят мои истории.

[s2659]

Рассказ великолепен! Совершенно в духе Паустовского, так много внимания к окружающему миру, городу, людям . Даже назвать это "охотничьим рассказом" уже не совсем точно.

Это нормальная такая  литература.

Разговор с собакой - шедевр.

 

 

[OVV]

Мне понравился рассказ. Через "паузу" наверное еще раз прочитаю. Читал с интересом. Спасибо. 

[frankott]

Буу дальше писать. Раз охотникам нравится.

[AlexeyS89]

?интересно)